Вера Копейко - Снежное дыхание любви

— Хорошо, валяйте. — Он убрал руки. Нина попыталась сесть и справиться с тесными джинсами. Ничего не вышло.

— Что теперь? — спросил он.

— Ладно, — сказала она, — снимайте сами.

Нина не смотрела в его сторону, глаза ее блуждали по комнате, в которой она оказалась вместо вожделенной поляны. А Филька? Он где?

— Филя! — дернулась она в тот момент, когда джинсы наконец расстались с ее телом. Они со свистом шлепнулись на пол. Так падает мокрое белье.

— Ага, стало быть, его зовут Филя, — мужчина засмеялся. — Он на кухне. Обедает.

— Обедает? — изумилась Нина. — Он только что завтракал.

— А теперь обедает, — настаивал незнакомец. — С ним полный порядок, — сказал он. — Я его не раздевал. Так что не волнуйтесь. Поднимите руки, — скомандовал мужчина.

Нина послушно подняла, он стащил с нее бордовый свитер. Тонкая термомайка тоже была мокрой, она прилипла к свитеру и снялась вместе с ним.

Теперь Нина сидела на диване в черном лифчике и черных термокальсонах. Волосы слиплись, лицо ее было открыто.

— Как жаль, — проговорил мужчина. — Вы, похоже, ударились лицом о бревно. У вас огромный кровоподтек на правой щеке. — Он поморщился. — Мне нужно было аккуратней обращаться с вами. Но честно скажу, я не каждый день вылавливаю людей из почти зимней воды.

Нина схватилась за правую щеку. Это он о ее родимом пятне? Он думает, что оно появилось только сейчас? Она уже собралась объяснить ему, что он не виноват, это не синяк, а пятно у нее с самого рождения.

Но Нина передумала. Широко раскрыв глаза, она смотрела в его глаза. Они сейчас были спокойные, серые. Никогда еще она не видела мужских глаз, которые вот так смотрели бы на нее. Дима смотрел, но иначе… Странно, внезапно тревога пропала, рука не тянулась прикрыть щеку.

— А теперь закончим раздевание.

Нина торопливо скрестила руки на груди.

— Хорошо, не стану вас смущать. Остальные детали купального костюма, — он выразительно хмыкнул, — снимете без меня. Я принесу вам пижаму.

Мужчина вышел из комнаты. Нина быстро сбросила с себя колготки и лифчик, засунула их под диван. В изголовье лежал плед, белый, с синими и красными полосами. Она закуталась в него по самый подбородок. Голым телом почувствовала — на диване под ней что-то лежит. Она посмотрела. Какой он предусмотрительный. Чтобы ее одежда не намочила диван, он накрыл его толстой полиэтиленовой пленкой. Нина вытолкала ее из-под себя, чтобы она не холодила тело.

Хозяин вернулся не один. Впереди вышагивал Филя с белыми мокрыми усами. Это значит, он налакался своего любимого молока.

— Филька, живой! — обрадовалась Нина.

— И заметьте, сухой. — Мужчина наклонился и прошелся рукой по шерсти. — Твоя хозяйка, Филя, красивая девочка, — тихо сказал он псу почти на ухо.

Нина понимала, это игра, в которую мужчина, скорее всего по привычке, играет с ней. Он опытный, подумал она. Но как играть в такие игры — она не знала. Дима был просто другом детства, который не стал для нее никем иным. Иногда ей казалось, он хотел бы называться бойфрендом, в том смысле, который вкладывает в это слово школьная подруга Катя.

— Филя не упрямился, как некоторые, — продолжал хозяин, — я вытер его махровым полотенцем. — Он шумно втянул воздух. — Оно теперь, конечно, пахнет пси… то есть Филей.

Нина кивнула.

— Знаю, чем оно теперь пахнет. Мокрой псиной.

Она впилась пальцами в концы пледа так крепко, будто боялась, что он заставит сбросить плед.

— Вот вам пижама. Придется надеть мою. Она чистая, ничем не пахнет, — насмешливо предупредил он.

— Пахнет, — сказала Нина, принимая пижаму.

— Только не говорите, что она пахнет Филей. Он шел рядом со мной, но не примерял, — мужчина улыбался.

— Она пахнет зимней свежестью, — сказала Нина.

— Правда? — Он наклонился, припал носом к пижамному рукаву. — Ага, она же висела в кладовке. — Он поежился. — Хотите, погрею на печке? Ваши вещи я уже развесил. Они сохнут.

— Спасибо, — не стоит. — Нина помотала головой. Волосы не отлипали. Серые глаза, устремленные на нее, недовольно сощурились.

— Волосы надо высушить феном. Сейчас, — сказал он и подошел к комоду, — я найду его.

— Вы сушите им бороду? — вопрос вылетел раньше, чем Нина спросила себя, стоит ли задавать его. Но ей нравился насмешливый голос, ей хотелось, чтобы он не умолкал.

— Вы думаете, я лысый? Вообще-то вам не видно с дивана, что делается на высоте сто восемьдесят семь сантиметров. А там полно растительности. Смотрите. — Он запустил пальцы в густые светлые волосы, жесткие, они встали дыбом. — Так виднее, что я не лысый?

Нина кивнула.

— Ага. А теперь вы можете выйти?

— Филю увести? Или вы его не стесняетесь?

Филя, не слушая никого, улегся на коврик из белой овечьей шкуры возле дивана, закрыл глаза. Было видно, как он доволен.

— Филя все равно не уйдет, — сказала Нина.

— Да уж вижу, — мужчина кивнул.

Когда дверь за ним закрылась, Нина сбросила с себя плед и надела пижаму. Она оказалась морской расцветки, в сине-белую полоску. Мягкая, из тонкой фланели.

В дверь постучали.

— Войдите, — разрешила она.

— Вот так всегда, — проворчал он, — стоит привести женщину в дом, как сразу выясняется — ты должен спрашивать у нее разрешения. Без него не войдешь в свою собственную комнату, — насмешливо сказал он.

— Вы неправильно сказали, — заметила Нина. — Не привести, а принести. Вы принесли меня, да?

Он остановился перед ней, сложил руки на груди, внимательно оглядел. Это была самая длинная фраза, которую она произнесла.

— Будете жить, — сказал он.

— Где? — нахмурилась Нина.

Он засмеялся.

— Где захотите, там и будете. Я рад, что вы живы и не заболеете. Я это вижу. Горжусь собой, — сказал он. — Что ж, пора знакомиться. Меня зовут Антон.

— Антон. А дальше? — спросила Нина.

— Тоже Антон, — сказал он.

— Значит вы Антон Антонович? — допытывалась она.

— Нет, я просто Антон. Я не такой старый, как вы подумали. Это из-за бороды и усов, — он погладил бороду с нежностью, потом провел пальцем по усам. Сначала вправо, потом влево. Но они все равно топорщились, как у Фили. — У нас даже президента называют по имени без отчества, забыли? Фамилия моя Метельский. Мне она нравится, не скрою. В ней есть что-то… порывистое… да? Не находите?

Антон не узнавал самого себя. Никогда раньше он не говорил с девушками так, как с этой. Он вообще не произносил лишних слов, но сейчас они текли из него потоком, словно что-то раскрылось глубоко внутри, когда он тащил эту девушку из реки, уже покрытой шугой. Еще не льдом, но предощущением льда. Он тоже вымок, но гораздо меньше, чем она. Он набрал полные сапоги, это не страшно. А сейчас Антон чувствовал себя похожим на циркового коверного. Ему хотелось смешить ее, иронизировать, тормошить. Почему-то…