Аньес Мартен-Люган - Мне надо кое в чем тебе признаться…

— Я тебя люблю, — сказал он.

— Я тебя тоже, папа.

Ксавье что-то шептал на ухо Титуану, который всхлипывал, приклеившись к нему, пытался успокоить сына, но безуспешно. Пора было переходить к строгим мерам, и только я имела на них право. Я прошла прямиком к кровати, перегнулась через Титуана, коснулась губ Ксавье поцелуем, на который он едва ответил. Потом схватила сына и поймала взгляд мужа. Его глаза наполнились слезами.

— Все будет в порядке, не беспокойся. Я разберусь. Позвоню тебе сегодня вечером.

Я втянула побольше воздуха, чтобы набраться сил, и подняла Титуана как можно выше, предотвращая возможное физическое проявление его обиды, которое могло причинить боль Ксавье. И Титуан действительно неистово замахал руками и ногами. Слава богу, в свои семь лет он еще мало весил, и мне удалось, получив несколько ударов ногами, перевернуть его в воздухе и удержать в руках. И напротив, я не смогла закрыть ему рот рукой и помешать заговорить или, точнее, завопить. Крик «папа!» вырвался из глубин его сердца, разрывая мою материнскую душу. Мне бы никогда не пришло в голову, что однажды придется вырывать сына из рук отца. Я запретила себе принимать во внимание душевные терзания Ксавье. Он останется один, будет мусолить мрачные мысли, во власти физических страданий и мук отцовского сердца, которые я ничем облегчить не могла. Пенелопа пришла мне на помощь: открыла и закрыла за нами дверь палаты, взяла мою сумку. Титуан тянул руки к палате Ксавье, старался вырваться и громко звал отца, пока мы двигались по коридору. Я торопилась, шла как могла быстрее, чтобы Ксавье ничего не слышал. Я и злилась, и не злилась на себя за то, что привела их. Пора уже было, и нервный срыв Титуана — бесспорное тому доказательство. Если бы он чаще видел отца, то не пришел бы в такое состояние. Пенелопа вызвала лифт, он задерживался, потом наконец-то открылся на четвертом этаже, и мы вошли в кабину. Я даже не удивилась, когда лифт остановился этажом ниже. Как не удивилась и появлению в дверях Саши. Он изумленно поднял брови — для него стала неожиданностью представшая перед ним сцена: рыдающий и отбивающийся Титуан, Пенелопа, которая загораживала меня, силилась защитить, помочь мне.

— Добрый вечер, — поздоровался он.

— Добрый вечер, месье, — уверенно произнесла моя дочь.

Саша был впечатлен. Я не могла выдавить ни звука, все мои силы были заняты младшим.

— Ш-ш-ш, Титуан, любимый, успокойся, ну пожалуйста.

Он зарыдал еще сильнее. Я баюкала его, гладила по волосам, целовала щеки, лоб.

— Папа устал, нам нужно было уйти… Мы что-нибудь придумаем, да?

Я лихорадочно искала, что бы добавило хоть искорку радости в его жизнь. Но я устала — слишком долго несла его на руках. Поэтому поставила сына на пол, а он еще сильнее вцепился в мою шею. Меня как будто разломили пополам и поставили на колени, еще немного — и я свалюсь прямо в лифте. Я шептала ему на ухо, предлагала подряд все, что приходило на ум, ждала, что какое-то из предложений подействует.

— Титуан, я знаю, что мы сделаем… Я позвоню дедушке, а если хочешь, мы позовем Кармен, она накормит нас, а позже мы все вместе будем придумывать, как организовать твой день рождения. Я скажу Идрису, чтобы он тоже пришел, он нарисует пиратскую карту или еще что-то, что ты захочешь, все, что ты захочешь…

— Вместе… с папой, — всхлипнул он.

— Это невозможно, но мы отправим ему фото, согласен? Перестань плакать, хоть ненадолго… Мы же в лифте не одни, ты заметил?

— Считайте, что меня здесь нет, — вмешался Саша.

На мой благодарный взгляд он ответил сочувственной гримасой.

— Моему младшему брату грустно, потому что мы оставили папу совсем одного, — прервала нас Пенелопа.

Маленькая воительница бросилась на защиту брата, нашла для него самое лучшее оправдание.

— Ничего удивительного, что он грустит, — поддержал Саша, ошарашенный реакцией Пенелопы.

Я собралась выпрямиться, но Титуан мне не позволил.

— На ручки.

Сын опять стал младенцем, маленьким мальчиком, которому очень плохо. Он совсем обессилел, но это не страшно, а вот ради того, чтобы он успокоился, я готова сломать себе спину. Я подняла его и прижала к груди.

— Ухватись за мою шею.

Он уткнулся носом мне в ключицу и закинул руки на шею. Теперь он плакал беззвучно, и слезы лились мне за шиворот.

— Ты в порядке? — спросила Пенелопа.

Не отпуская ее брата, я погладила дочку по щеке и притянула к себе. Я цеплялась за своих детей, чтобы все вытерпеть, чтобы выстоять.

— Да… а ты, зайчик?

— Да, мама.

Наконец-то мы добрались до первого этажа. Саша кивком пригласил нас первыми выйти из лифта. Он последовал за нами на парковку, но держался на большем расстоянии, чем в прошлые вечера. Я посадила детей в машину и обернулась. Он стоял в десятке метров от нас, я попросила их подождать и подошла к нему.

— Вы справитесь? — обеспокоенно спросил Саша до того, как я успела что-либо произнести.

— Да, спасибо… Они здесь в первый раз, так что ничего удивительного… Но я бы дорого дала за возможность выпить вечером.

— Не сомневаюсь.

— А что у вас?

Он был сегодня особенно грустным.

— Мне вечером тоже понадобится выпивка.

— Констанс плохо себя чувствовала?

— Да, сегодня было тяжело…

— Мне очень жаль…

Будь у меня больше времени, я бы могла его поддержать.

— Идите, дети ждут.

Я вздохнула.

— Как, по-вашему, мы можем еще раз пообедать вместе? — предложила я.

— Почему бы нет?

Я развернулась и пошла к машине.

— Ава!

— Да, — ответила я, полуобернувшись.

— Вы были у себя в галерее?

— Завтра, — ответила я, не задумываясь. — А как у вас с музыкой?

— Секунду назад я обещал себе, что сделаю это завтра.

Я улыбнулась ему, села в автомобиль и проверила, что с Титуаном. На его лице начали робко проступать краски.

— Ты знакома с этим господином? — поинтересовалась Пенелопа.

— Э-э-э, не так чтобы очень…

Я не могла объяснить им, кто он такой, это даст пищу их страхам.

— Мы пересекались пару раз, его жена в той же больнице, и я захотела извиниться за то, что мы шумели в лифте.

— Прости, мама, — выдохнул Титуан.

— Все хорошо, — успокоила я и погладила его по бедру.

Отряд спасателей примчался по первому сигналу. Папа взял под козырек сразу после моего звонка. Кармен обшарила все полки в буфете и холодильнике и летала из кухни в гостиную и обратно. Идрис незамедлительно явился, услышав мой призыв о помощи. Я полностью выпадала из атмосферы, которую сама же и создала, поэтому устроилась на диване, поджав ноги, с Мадемуазель на коленях. Она царапала меня когтями сквозь джинсы, а я наблюдала за детьми. Титуан взахлеб хохотал над дедушкиной клоунадой, Пенелопа делала все, чтобы младший брат побыстрее забыл случившееся, причем эти усилия приносили пользу и ей самой. Идрис рисовал карту охоты на сокровища, а мой сын восхищенно следил за каждым движением его карандаша. Кармен, чьи кулинарные таланты были вне конкуренции, подала нам суп и множество вкуснейших закусок и не забывала подливать мне вино. Однако у содержимого моего бокала был горький привкус, потому что я мечтала разделить его с Ксавье. Лишь он отсутствовал на нашем празднике и не делал ничего, чтобы изменить это. Я прекрасно отдавала себе отчет в чудовищности его положения, но и дальше оставлять все как есть было невозможно. Я сняла Мадемуазель с колен и положила на диван, она одарила меня взглядом оскорбленной в лучших чувствах оперной дивы, но я все же встала, извинилась перед всеми, взяла телефон, надела теплую куртку, свистнула Месье и вышла в сад, погруженный во тьму. Там я набрала номер телефона в палате Ксавье.