Елена Попова - Пузырёк воздуха в кипящем котле

- Антон? – переспросил Саша, но не дожидаясь ответа, перевел разговор на другую тему. – Говорили, ты была в отъезде?

- Была, - сказала Комякова.

- Ну и как там, в отъезде?

- Жизнь везде одна и та же, тождественна самой себе, - сказала Комякова. – Дело только в декорациях. Герои те же. - Оригинальная мысль, - сказал Саша. – Помнишь, Самсонова из программы новостей?

- Смутно, - сказала Комякова.

- Звонил вот, на Новый год, сказал – из его окон видна пустыня.

- Где же это?

- Конечно, в Израиле. Говорит, если хорошо выпить, можно увидеть, как древние евреи по ней бегут из Египта.

- Это и здесь можно увидеть, если хорошо выпить.

- Логично.

- Ну так что, про Антона?

- Может встретимся?

Саша жил неподалеку, в центре. Комякова так и не переоделась, вынула из шкафа старое летнее пальто и набросила на халат, застегнула до подбородка, чтобы не выглядывал мятый воротник. Договорились встретиться на первом этаже гастронома, в кофетерии. Дождь уже кончился, но Саша все равно прихватил с собой огромный мужской зонт. Когда он подходил к ней, казалось, что это подходит невысокий, но очень основательный, широкий шкаф. Саша, не спеша, выбрал удобное место и оставил там Комякову, предварительно всучив ей свой зонт. Так же, не спеша, выбирал торт. Комякова совсем истомилась и потом стала обвинять его в занудстве. На что Саша ей спокойно сказал:

- Зачем спешить? Так и жизнь пройдет, не заметишь – как.

Он принес по большому куску, едва умещавшемуся на тарелке. И двойной кофе.

- Что-то ты не похожа на иностранку, - сказал Саша Тузырин, поглядывая на ее мятый вид. – Или ты нас не уважаешь?

- Уважаю, - сказала Комякова.

Саша всегда относился к ней с симпатией, еще с тех времен, когда они вместе работали в молодежной редакции телевидения. Даже восхищался – у нее были качества, которыми он не обладал, - энергия и смелость. И можно было вспомнить много моментов, когда она чувствовала его молчаливую поддержку. С годами такие люди потихоньку набирают вес, набирают, ничего не теряя, и от этого у них появляется немного самодовольства. Но Саша Тузырин был не злой и не завистливый, а за такие достоинства уж что-что, а некоторое самодовольство, можно простить.

Они ели торт и пили кофе.

- Хороший торт, - сказала Комякова. – Вкусный.

- А ты как думала? – сказал Саша. – И мы кое-чему научились, - он помолчал. – Вообще-то, тебе надо было родить.

- Поздно, - сказала Комякова.

- Я в прошлом времени.

- Тем более, что прошло, то прошло.

- Дети организуют, - сказал Саша назидательно. – Не болтаешься, неизвестно ради чего, - сразу попадаешь в цепь поколений. И все ясно.

- Ага, - сказала Комякова. – Как в армии – смотри в затылок.

- Если бы у Ленина были дети, фиг бы он устраивал революции.

- У Сталина были…

- Сталин – сухорукий извращенец. И не он начинал. Чтобы появился Сталин, сначала должен быть Ленин. Все остальное только логическое продолжение.

- И мы – логическое продолжение? – спросила Комякова.

- А ты как думаешь?

Торт съели. Пора было переходить к главному.

- Ну так что там, с Антоном? – спросила Комякова.

- Ничего, все нормально… Только не советую с ним связываться.

- Я не собираюсь с ним связываться, - сказала Комякова. – Так. А что?

Саша Тузырин почему-то оглянулся, придвинулся к ней ближе и тихо сказал:

- Он в оппозиции…(Всякая власть от Бога! – вставил он назидательно в продолжении разговора, уже не понятно в связи с чем. Скорее всего, в чем-то убеждая самого себя.)

- Он всегда был в оппозиции, - усмехнулась Комякова.

- Да брось, он был умеренный.

- Ну, в оппозиции, так в оппозиции, не все ли равно.

- Да, если не брать за это деньги.

- Все партии берут деньги, иначе как им существовать.

- Разные деньги и из разных мест. Ты что, не понимаешь? – лицо Саши даже залила краска. – Он в оппозиции, потому что там больше платят! Только и всего.

- Думаешь, он собирается в президенты?

- Уже не знаю, куда он собирается.

- Антон честолюбивый…

- Скажи лучше – властолюбивый!

- Может быть. Но не настолько любит деньги.

- Выходит, настолько. Идеи, идеалы, мировоззрение… Да фигня все это! Ты давно его не видела.

- Несколько лет.

- Женился недавно.

- На этой дикторше?

Саша посмотрел на нее даже как-то снисходительно и сказал, напирая на каждое слово:

- На однокласснице моей дочери… - добавил после паузы. – Я двадцать пять лет живу с одной и той же женщиной. У нас всякое бывало, но меня это устраивает. Я с ней живу и буду жить всю мою жизнь.

- Замечательно! – сказала Комякова. – Ты – постоянный.

- Да, я – постоянный, - подтвердил Саша Тузырин.

- Может, это Инка его испортила… - сказала Комякова задумчиво.

- Не оправдывай.

- Я три раза была замужем. Что я от этого, хуже?

- Ты женщина, - сказал Саша Тузырин. – С тебя спрос меньше.

- Опять! – сказала Комякова. - Спрос со всех одинаков. Возможности разные.

- Ладно, - сказал Саша. – Просто у него нутро гнилое. Вот он и влез по уши в дерьмо. Ты-то всегда считала его цельной натурой.

- Считала, - сказала Комякова, допивая кофе. – Цельной…

- Не разглядела, матушка… Я всегда знал, что он из себя представляет. Еще когда мы это письмо писали. Он меня тогда и за мусор не считал.

- Простить не можешь, - сказала Комякова.

Действительно, был случай, на каком-то совещании или съезде, когда Антон с Сашей не поздоровался. Скорее всего, не по злому умыслу, просто не заметил. Скользнул взглядом, как по пустому месту… И маленький, щуплый Саша Тузырин, родом из захолустного провинциального городка, почти деревни, живший в общежитии и питавшийся порой одной картошкой (часть зарплаты отсылал матери, часть откладывал на квартиру), был так уязвлен, что это запомнил. А ведь именно такое люди и помнят.

Поговорили еще… Ни о чем… О ценах на продукты в разных странах, о курсе доллара, о том, где лучше покупать одежду. Новый телефон Антона он ей дал.

- Вы по какому вопросу? – спросил сухой, официальный голос. (Прежние секретарши Антона были полюбезнее.)

- По личному, - сказала Комякова.

- Можно конкретней.

- Передайте, что приехала Комякова. Она на прежнем месте, - сказала о себе Комякова в третьем лице.

Антон перезвонил через пятнадцать минут.

- Привет, - сказал Антон.

- Привет, - сказала Комякова.

- Ты где пропадала?

- Мир велик, - сказала Комякова уклончиво.

- Ты хочешь сказать – в ширь?

- И в ширь, и в глубь, - сказала Комякова.

- Ну, - сказал Антон после паузы. – Ты не переменилась. Я как-нибудь позвоню. Встретимся.

Но он не позвонил ни через несколько дней, ни через неделю…

Комякова потихоньку приводила в порядок квартиру, безжалостно выбрасывала старые вещи и встречалась с приятелями. И у нее появилось чувство, что при всей непреклонной, постоянной изменчивости жизни, что-то все-таки остается неизменным, как печать, поставленная каждому судьбой еще при рождении. Люди могли стареть, менять работы и квартиры, но теми же оставались отношения между супругами или с детьми и, казалось, что все равно по сути ничего не меняется.