Стася Андриевская - «Откровения о…». Книга 1. Порочная невинность

Я вскинула голову. Что, блин? Вот это всё из-за такой ерунды?!

Сорвалась с места и, как была в куртке и сапогах, кинулась туалету. Заперлась. Заметалась по тёмной комнатушке, зачем-то наощупь включила воду. А потом плюхнулась на унитаз и заревела.

Что я ему сделала? Почему он так… Как с собачонкой какой-то!

Он несколько раз дёрнул дверь, постучал.

– Люд… – пошевелил ручку, – Ну прости, сорвался… Открой!

Я не отозвалась. Тогда он просто включил мне свет и затих.

Не знаю, сколько я там сидела, может, минут пятнадцать, может, полчаса. Проревелась, успокоилась. Осознала, что сама дура. Непослушная «послушная девочка», та, что убеждала Машкову – я готова быть такой, какой ему надо… Ага. Плёвое дело, чего там! Но стоило почувствовать себя желанной, как тут же расслабилась. Возомнила. Попалась, как птичка в клетку… И обидно было даже не то, что он орал на меня из-за ерунды, а то, что в этот момент я вдруг почувствовала себя на своём законном месте, рухнув туда с радужных небес.

Когда вышла, Дениса в номере не было, но на кровати стояли его чемодан, уже собранный и застёгнутый, и моя сумка, заваленная ворохом шмоток. Намёк понят, чего уж там.

Денис вернулся, когда я уже почти уложила свои вещи. Небрежно сунув руки в карманы, встал у стены, а я сделала вид, что не замечаю его. Неловкая, непонятная ситуация.

Наконец, он подошёл сзади и обнял:

– Ну прости. – Опустился на кровать, усадил к себе на колени. – Никогда больше не хочу видеть твоих слёз, хорошо? Никогда больше, никаких слёз. Договорились?

Я кивнула и обняла его в ответ.

– Что у тебя случилось?

– Тебе не нужно этого знать. Нет, серьёзно, не имей привычки соваться в чужие дела. Меньше знаешь – крепче спишь, слыхала такое? – невесело усмехнулся. – А иногда и дольше живёшь. – Поднялся. – Возвращаемся прямо сейчас. Такси уже ждёт.

И с этой минуты он снова стал прежним – далёким и непонятным. Чужим. Думал о чём-то, хмуря брови, много курил, потирая согнутым большим пальцем губы, играл скулами и молчал почти все двадцать часов пути до дома.

Во время остановки на заправке, уже на подъезде к нашему городу, приобнял вдруг, обдавая запахом табака.

– Ничего, Милаха, прорвёмся!

– Это опасно… для жизни?

Он усмехнулся.

– Да если бы! Тогда можно было бы порешать силой, а так… Меня просто отымели на круглую сумму зелени, вот и всё. Причём, очень вежливо отымели, с-суки… Но самое хреновое, что дело даже не в этом… – Помолчал, глядя вдаль. – Деньги это херня, пыль, просто средство. Но есть вещи, которые баблом не измерить, и вот когда на них посягают – вот за это хочется глотку порвать. И я буду рвать, потому что иначе нельзя.

Внутри у меня всё сжалось от запоздалой догадки.

– Нельзя было тебе уезжать, да?

– Ну, как сказать… Конечно, был бы на месте, ещё посмотрели бы кто кого. Но вообще одним днём такое не провернуть. Такое впечатление, что заранее подготовились. Но бля, ведь никто, даже я сам, до последнего не знал, что уеду! Да и свалил-то по-тихому, блядь, оставил всех на местах – чтобы ни одна тварь… С-сука. – И замолчал, яростно играя скулами.

– Нельзя было тебе уезжать, – уже не спросила, а подтвердила я свои мысли. – Это я виновата.

Он невесело рассмеялся, крепче сжал объятия.

– Дурочка ты ещё, Милаха, главного пока не видишь. Один раз живём! Эти три дня, возможно, стоили последних семи лет моей жизни. Будет ли когда-нибудь ещё такое, м?

Я так толком и не поняла смысл этих слов – то ли ему впервые за последние годы было так хорошо, толи он за эти дни потерял то, над чем работал целых семь лет?

…Три счастливых дня,

Три больших огня,

Три больших огня на берегу.

Я их сохраню,

Я их сберегу,

Сберегу навек в душе*…

Хотя на самом деле – всего два с половиной.

____________

Слова из песни «Три счастливых дня». Сл. И.Резник, муз. А.Пугачёва, исп. А.Пугачёва. 1990г.

Первую новость, которая встретила меня у порога общежития, притащила тётя Зина – бабушка пришла в себя, её перевели из реанимации в палату. Соседка даже сбегала к себе в комнату, притащила телеграмму и заискивающе улыбаясь, вручила её мне.

– Там смотри, какой список лекарств! Разориться же можно! Ты это, если денег надо, заходи, займу. – А потом ещё и сунула горсть карамелек: – На, чайку́ попьёте с Анатолием!

Вторая новость пришла от Ирины Семёновны, бабуськи, живущей над нами – оказывается, дядя Толя за эти дни успел стать местным героем. В день моего отъезда, практически в ночь с тридцатого на тридцать первое, он поймал онаниста: проходя мимо окон, заметил какое-то шевеление за кустом сирени. Присмотрелся – силуэт на окне. Подумал, что вор. Шуганул, погнался, даже, говорят, морду набил сгоряча, хотя в это мне не очень-то и верилось. На шум выскочили соседи и тут-то поняли, что к чему…

– …Сил нет от этой погани! – гневно выкрикнула в заключение Ирина Семёновна. – Все окна загадили!

Я промолчала. Уж кому-кому, а жителям вторых этажей грех жаловаться! До их подоконников онанисты при всём своём желании не смогли бы добраться, а вот нам, живущим внизу… Впрочем, от их назойливого внимания хорошо спасали плотные портьеры или даже одеяло на окно на ночь. А вот тётя Зина, на мой взгляд, специально оставляла щель между шторами, а иначе что за удовольствие раз за разом отмывать сперму со стёкол? Лично мне хватило и одного раза.

Тогда мне было тринадцать лет, я крутилась перед зеркалом, сооружая из бабушкиного платка с люрексом подобие мини платья и представляя себя теледивой, когда услышала шум на подоконнике. Обернулась, но увидела лишь не до конца задёрнутые шторы. А с утра обнаружилось, что стекло со стороны улицы обхаркано. Смачно так, с соплями. Мать тогда жутко на меня разозлилась: «нехрен сиськами трясти перед открытыми окнами!» и ушла на работу, пригрозив, что если к её приходу ЭТО будет ещё там – заставит языком оттирать.

А ещё через три дня сыночек тёти Зины, заманил меня к себе в комнату. Лапал, принуждал к минету. Но встретив лишь моё молчаливое сопротивление и накрепко сжатые зубы, стал хлестать членом по лицу до тех пор, пока не кончил. Тогда-то я и поняла, что это были за сопли на стекле…

Ладно, уже не важно. Это было давно.

Теперь же дядя Толя стал героем и, судя по разносолам на подоконнике в нашей комнате – любимцем местных тёток.

Третью новость принесла на хвосте Барбашина. Это было уже вечером, я стояла у кухонного окна, и, прижимаясь лбом к морозному стеклу, ждала, пока закипит чайник. В груди беспросветной пеленой висела тоска по ушедшей сказке и Денису. А появление Наташки так резко и беспардонно разорвало тонкую вязь из воспоминаний, ощущений и надежд…

Она и сама не ожидала меня увидеть – залетела в кухню и встала у порога, как вкопанная. Обменялись короткими взглядами, и я тут же снова отвернулась к окну, а она поставила на плиту какую-то кастрюлю и собралась, было, уйти, но у выхода снова замерла.