Стася Андриевская - «Откровения о…». Книга 1. Порочная невинность

– А у Лёшки мама умерла, знаешь уже?

Я заторможено повернулась к ней.

– В смысле…

– Прямо первого января, часов в девять утра. А сегодня в обед похоронили. Лёшка, главное, переживал до этого, что не смог на соревнования поехать – не с кем было её оставить, а оказалось, что даже хорошо, что не поехал. Кстати, гроб через моего папу выписывали, у них в профсоюзе льготы для специалистов высшей категории. И вообще, я всё это время рядом с ним была и буду теперь всегда, поняла?

Вернулась в комнату, как прибитая. Первой реакцией было сразу пойти к Лёшке. Но во-первых, поздно уже, а во-вторых, что я ему скажу, что мне жаль? А зачем ему это, если у него теперь есть Барбашина?

– Люд, вот эту банку не трогай, ясно? – донёсся до меня голос Толика.

Я очнулась от мыслей.

– Какую банку?

– Вот эту, – он указал на стоящую на подоконнике трёхлитровку с этикеткой «Берёзовый сок», почти доверху заполненную чем-то похожим на чай. – Пусть настаивается неделю, потом варить буду. И вот, – сдвинул в сторону всякую посуду и кое-что из продуктов, что обыкновенно лежало зимой на окне, вместо холодильника, – это тоже убери. Мне нужно много места. Банок пять или даже шесть наберу.

– Что это?

– Урина.

– Что?

– Урина, средство от всех болезней, не слыхала? Выводит шлаки, укрепляет внутренности и даже от рака помогает. Только не сырая, выпаривать сначала надо.

– Дядь Толь… Вы собираетесь заставить подоконник своей мочой? Серьёзно?

– Моча, моча… Урина! – Он поднял кверху указательный палец. – Эликсир долголетия и красоты. Старец Митрофан рассказывал, что даже Клеопатра делала маски из упаренной урины своих любовников и поэтому прославилась красотой.

– Прекрасно… Вы, значит, верите старцам, потомственным травницам и наследственным провидцам? Вы и воду, небось, ставили перед телеком, когда Чумак руками махал? И сколько же вы, интересно знать, заплатили за лекцию этого Митрофана?

– Э-э-э, ты как просить меня, чтобы перед матерью прикрыл, так сотню косых не пожалела, а как до моих нужд дело дошло, так сразу считаешь.

– Стоп! Я оставляла деньги на случай, если мама напишет, что нужны лекарства. А вы что, потратили их на шарлатанов?!

Вместо ответа Толик подошёл к шифоньеру, порылся в глубине полки с вещами и бросил передо мной аккуратно свёрнутые купюры.

– Десятку только взял. Э-э-эх, ты… Терпеть не могу мелочных баб. Сама теперь полы мыть будешь, ясно?

Я забрала деньги и, не раздеваясь, легла в постель.

«Часов в девять утра…» От этой мысли по всему телу ползли противные мурашки. Как раз в это время тётя Света мне и приснилась… а потом превратилась в Дениса, даже поза та же осталась. Жутко. Тревожно. И страшно отчего-то.

А ночью я будто специально снова и снова пересматривала тот сон, пытаясь вспомнить, что говорил тогда Лёшка, заглядывая мне в глаза. Обвинял? Или, кажется, рассказывал, что он теперь с Барбашиной? Нет, что-то другое… Просто сообщал, о смерти мамы?

Все эти догадки прокручивались в моём сознании, как новые тяжёлые сны и каждый раз Лёшка задвигал целые речи на пространные темы… И всё не то!

Проснулась я ещё затемно. И тут же вспомнила, что он сказал мне в том сне в Сочи: «Ты нужна мне, Люд. Очень» И было это как раз около девяти утра.

***

В магазин я пришла ещё до открытия и столкнулась там с Доркой – маминой сменщицей. Оказалось, что по графику первые два дня после праздников моет она. Ну и отлично! Дождавшись Раису Николаевну, я сообщила, что до конца каникул уезжаю к бабушке, что мыть за нас некому, а поэтому – если хочет, пусть оформляет мамке «за свой счёт». Как вернёмся – разберёмся.

Автобус на Разгуляевку отправлялся в девять сорок. Сомнений ехать или нет, больше не было. Был только страх не успеть и раскаяние, что не поехала сразу. Ведь самое непоправимое, как оказалось, происходит с нами и нашими близкими как-то вдруг…

Несмотря на ранний час, по дороге из магазина я завернула к Лёшке. Сначала стояла у подъезда, набираясь решимости подняться, потом долго звонила ему в дверь… Но он так и не открыл.

Я могла бы, конечно, пройтись и до стадиона на Ленина и была почти уверена, что застану Лёшку на утреннем кроссе, но время поджимало и пришлось выбирать. И я выбрала бабушку.

Бабушка – человек старой, военной ещё закалки, всё хотела делать сама, ворчала, что не может целыми днями лежать, что ей надо разрабатывать ноги, руки и заставлять шевелиться мозг. Ругалась с врачами, что не пускают её домой, грозилась сбежать.

Она глянула на меня в первый же день, как я приехала, сощурилась пытливо, но промолчала. А когда мать отправилась в село – приглядывать за курами и гусями, сразу, прямо в лоб, выдала мне, что у меня кто-то появился.

Конечно, я не рассказала ей всего, но всё же… Было приятно поговорить об этом с кем-то, кто не выспрашивает подробности интима и не завидует.

Я давно уже знала, что за судьбу мамы бабушка винит себя – за то, что сама развелась с мужем, который бил, лишив дочку – своего позднего ребёнка – отца. За то, что не давала моей маме шага спокойно ступить, блюдя её нравственность, гоняя жениха. А в итоге – только подтолкнув ко встречам с ним тайком. А потом, когда случилась беременность – очень уж рьяно заставляла делать аборт, предсказывая испорченную молодую жизнь…

Мама тогда сбежала со своим женихом в наш Мухосранск. Мой отец был всего на три года старше неё, стал работать грузчиком, содержать её. Но долго не выдержал – захотел обратно в Разгуляевку. Мама отказалась, боясь, что бабушка снова примется принуждать её к аборту, сказала – рожу, тогда вернусь. А уже через месяц отец, будучи слегка «навеселе», попёрся на тракторе в райцентр, да напрямки через реку. А дело было в марте…

Трактор достали из воды только в июле, а отца так и не нашли, утащило течением.

Бабушка с мамой сильно разругались и долго не общались, хотя это она, бабушка, собрав все свои сбережения и продав трёх коров, купила маме комнату в общежитии. Уж какую смогла – лишь бы у дочери был свой угол, раз уж не хочет возвращаться домой.

Потом, конечно, помирились. Я до семи лет жила в Разгуляевке, а мама «налаживала» жизнь в городе и, кажется, не собиралась меня забирать. Но когда пришло время, бабушка проявила твёрдость, настояв на том, что ребёнку нужна нормальная, городская школа. Так я попала в общагу и «села маме на шею» – это если говорить её же словами.

Бабушка всегда рассказывала мне об этом открыто, спокойно. Я видела, что она всё осмыслила, приняла, раскаялась. Она всеми силами помогала нам с мамой выживать, но как наполнить дырявое ведро? Разве хватит денег, присылаемых из деревни, яиц, овощей и кур, если всё это оседает в холодильнике и кошельке тёти Зины и других самогонщиц?