Стася Андриевская - «Откровения о…». Книга 1. Порочная невинность

– А что толку? Если обложили, то хрен выпустят, – задумчиво побарабанил пальцами по рулю водила. – А если не выпустят, то могут и сами до него добраться. Целая ночь впереди…

Медведь тяжело вздохнул и, сунув руку за спину, вытащил вдруг пистолет. Повозился с ним, видимо проверяя патроны. При виде оружия меня обсыпало ледяными мурашками, даже кончики пальцев закололо и засвербело под коленями. Бритоголовый хмыкнул.

– И не вздумай. Тебя, бугая, даже те, кто в лицо не знают, так просто не пустят. Спалишь всю контору.

– А я и не дурак, сам идти не собираюсь.

Бритоголовый развернулся к нему, пробуравил долгим, тяжёлым взглядом.

– Да ты ебанулся, Медведь! Она, конечно, девчонка ещё, но восемнадцать-то уже есть, и если её на этом возьмут…

– Если да кабы́, во рту вырастут грибы. Кто её возьмёт? С какой стати?

– Да просто, по стечению обстоятельств! Нет, нельзя. Я против. Надо что-то ещё думать.

– А ты ещё с кем-нибудь из Филиппковских знакома? – глянул на меня водила. – Тебя кто-то знает? Или, может, бывали где с Батей, где дела по бизнесу решались?

– Нет… – шепнула я и для наглядности мотнула головой. – А вы что… хотите, чтобы я отнесла ему… Пистолет?

– Да, – сказал Медведь.

– Нет, – сказал бритоголовый.

Водила на мгновенье задумался, вздохнул:

– Надо бы. Но я против, чтобы её впутывать. Заволнуется, спалится, ещё хуже будет, чем сейчас. Сейчас они хотя бы не в курсе, что мы тут кружим.

– А вот кстати… – подала голос я, – на счёт не в курсе… Это машина не Коли Рыжего случайно?

Бритоголовый напрягся.

– Ну?

– Просто Костя этот с Колей, насколько я понимаю, дружили…

– Это ты чего-то попутала. Не положено с конкурентами дружить.

– А он дружил. Ну или не дружил, а так, дела имел. И Денис его даже как-то поймал на этом.

– Зашибись. Я говорил, надо было левую тачку брать…

– Смотри, – склонился ко мне Медведь, держа на открытой ладони пистолет, – он заряжен, но не взведён. Сам по себе не стрельнет, не бойся.

– Иди на хер, Медведь! – теперь уже гневно возмутился бритоголовый. – Ты на бошку контуженый, думаешь все такие? Сань, скажи ему.

– Да я хер его знает, что делать… – ответил водила. – Давайте подумаем, кого ещё можно подтянуть?

– Да, давайте подумаем. Чаю попьём. В баньке попаримся. Вообще не понятно, с какого хера и зачем тут этот ваш Костя, и что там сейчас у Беса происходит, а мы давайте подумаем… конечно… – недовольно пробурчал медведь. – Милицию ещё давайте вызовем. Ага, блядь.

– Я отнесу, – замирая от страха сказала я. – Справлюсь, правда.

– Лапуль, ты даже не представляешь, во что впрягаешься… – предупредил бритоголовый.

– Я сама решу, ладно? Только денег дайте.

– Зачем?

– Надо. А если вдруг что, и меня возьмут – про вас-то никто не знает! Тогда уже будете решать что дальше, а сейчас выход один, правильно я понимаю?

– Пиздец, – подытожил бритоголовый и отвернулся.

Я осторожно взяла пистолет. Он оказался неожиданно тяжёлым и тёплым, от прикосновения к воронёному металлу у меня тут же до тошноты запекло в районе солнечного сплетения, и забу́хала в ушах кровь. Адреналин растекался по телу, сбивая дыхание, но в то же время, побуждая действовать.

– Не бойся его, сам не стрельнет, – мягко поддержал меня Медведь. – Если донесёшь и передашь, я потом всю жизнь за тебя молиться буду, клянусь.

В этот момент я как-то остро почувствовала, что он говорит очень серьёзно. Кивнула. Переложила пистолет из руки в руку, привыкая к страху перед ним. Взяла по-боевому.

– Палец только на курок не клади. Не имей привычки, если стрелять не собираешься, – словно между делом подсказал Медведь. – Куда прятать будешь?

Я задумалась. Потом стянула с себя свитер и, не отворачиваясь, не стесняясь мужиков – мне это даже в голову не пришло в тот момент – сунула оружие под сиськи, благо от трёхнедельной тоски они немного сдулись…

Пистолет лёг жёстко, неудобно, даже больно в одном месте. Я поправила его, собрала в кучу груди, навесила складки широкого халата спереди парусом, застегнула пуговки до самого воротничка. Развернулась всем корпусом к Медведю.

– Видно?

Он скептически дёрнул щекой:

– Да так-то вроде нет, но ты всё равно не светись особо. Возьми свитер с собой, через плечо перекинешь. Только не кутайся в него, и вообще будь расслабленнее.

– Постараюсь.

Бритоголовый снова нервно выдохнул. Водила молча смотрел в стекло перед собой, и только по барабанящим по рулю ладоням было понятно, как он напряжён.

– Когда передашь, делай, что Бес скажет. Исполняй чётко и без самовольства, ясно?

– О, уж это я знаю, даже не сомневайтесь… – буркнула я. – Сказано стоять, значит стоять, сказано идти, значит, идти… Денег мне дайте уже, а?

Когда я вылезла из машины, одновременно со мной выбрался и Медведь. Подошёл, посмотрел серьёзно.

– Ты спрашивала, откуда я о тебе знаю… Так вот от него. И пред вчерашней стрелкой с Филиппком он, как я понял, ходил к тебе, да? Не в курсе, что там у вас за дела, но когда вернулся – велел приглядывать за тобой «если что»…

Меня словно жаром обдало, в носу засвербело, пришлось даже взгляд опустить.

– …А теперь я как последняя сволочь, толкаю тебя в такое говнище, что хуже не придумаешь…

– Это не вы. Я сама.

– Само́ха – он ласково потрепал мне по щеке. – У меня три сына, младший – твой ровесник. И если с тобой что-то случится, Бес оставит их без папашки, поняла? Получается, куда ни плюнь, везде нельзя облажаться, так что давай, Милаха, не подкачай. С Богом.

Когда я подбежала к корпусу Хирургии, цыгане активно собирались уезжать. Сердце моё ёкнуло – чуть не опоздала! Окинув компанию взглядом, я приметила для себя цыганку, собирающую в пакет мусор после застолья – молодую, крутозадую, в длинной бархатной юбке с люрексом и короткой кожанке, натянутой на пышный пуховый платок, прикрывающий спину и грудь. Дождалась, пока она пойдёт к урне, перехватила на полпути, так, чтобы оставаться прикрытой от крыльца туями…

Цыганка моей просьбе даже не удивилась, молча взяла деньги, пересчитала, по-хозяйски сунула их в лифчик. Знала бы она, что лежало сейчас в моём!

– А тебе зачем? – взгляд шальной, с перчинкой, улыбка белозубая, на щеках ямочки. В памяти сразу всплыли строки романса, которые я слышала в детстве от бабушки и её соседки: «Цыганка – дочь костра и ночи, не приценяясь жизнь сменила на любовь…» Там-то, в песне, ради этой самой любви молодая цыганка Полина оставила и табор и, не побоявшись гнева родных, отправилась за любимым благородным господином в другую страну. Он вскоре изменил ей, и она его убила. А потом себя. Но при этом романс был весёлый, и после него оставалось ощущение полноты жизни и бурливой тяги к приключениям…