Элиз Вюрм - Сёганай

Посвящается моей маме, той, которая любила жизнь, той, которая любила петь

«Мы должны стремиться не к тому, чтобы нас всякий понимал, а к тому, чтобы нас нельзя было не понять»

Вергилий

Они легли в кровать прижались друг к другу.

– Прости меня, Лино! Прости меня за эту боль и горе!

– Я ему завидую!

– Завидуешь?

– В комедии твоей жизни, девочка моя, он сыграл одну из главных ролей!

Элизабет вспомнила «Однажды император Октавиан Август спросил своих друзей «хорошо, ли он сыграл комедию своей жизни»…

– Его имя будет указано в титрах вначале фильма!

Лино влюблённо посмотрел на неё.

– А я, Элизабет? Я сыграл роль в твоей жизни?!

Она смутилась.

– Да… Да! Сыграл! И играешь… Ты всегда рядом со мной, ты никогда не оставляешь меня одну!

– А он оставил?

Как грустно он посмотрел на неё, Лино… Он улыбался, а в глазах была боль.

– Покинул. – Сказала Элизабет и в её голосе прозвучала тоска. – Человек парадоксален, счастье моё; я хотела, чтобы он меня оставил, но я не хотела, чтобы он меня покинул!

Усмешка на её рубиновых губах.

– Мне кажется, что он мне отомстил…

– Он не мстил, жена, он не мог по-другому! Ты же сама сказала мне «Одних убиваем мы, а другие – нас, никто не проклят, мы просто не можем по-другому»!

– Я тебя люблю! Если бы ты знал, как я тебя люблю! Но ты знаешь!

– Знаю! Я всегда это знал!

– Прости!

– За что?!

– За то, что я тоже не могу по-другому!

Лино посмотрел на неё с нежностью.

– «И в горе и в радости», помнишь? Знаешь, о чём эти слова? Когда любишь так, как я люблю тебя, любовь становится вечной, ничего не замечаешь, ни горя, ни радости, только вечное счастье!

Странно он посмотрел на неё.

– Я не мальчик, Элизабет, и не трус, меня не пугают боль и горе… noblesse oblige 1 1 «Положение обязывает» !

Усмешка.

– Я постоянно вижу боль и горе, больше, чем что-либо ещё, и я понимаю; их надо уметь пережить! Потому, что они с нами всегда, потому, что человек не может быть только счастливым или только несчастным. Однажды горе пройдёт…

Вновь усмешка, но уже лукавая.

– Или мы вместе с ним! Но лучше оно, чем мы! Горе пройдёт, и ты скажешь мне; Лино, мне хорошо, мне тихо, мне спокойно!

Странно Элизабет почувствовала себя… Она хотела жить, хотела удавиться, но этот мужчина… она не могла на него насмотреться! Она его обожала, его чёрные волосы и голубые глаза, его нежно оливковую кожу, и большой прямой нос римского императора…

Она поцеловала его алые губы, обняла, прижалась к нему, как ей хорошо с ним!

Элизабет вспомнила тот постер в офисе Лино, в больнице – Ардити 2 2 Ардити – штурмовые подразделения в итальянской армии, появившиеся во время Первой мировой войны. преследующие Смерть с кинжалами в руках, и издевательским улюлюканьем… Молодые парни, выкрикивающие проклятия и показывающие на неё пальцем.

Она вспомнила, как Жан писал ей «Я живу на острове среди торговцев бусами и пожирателей лотосов, маленький остров Пальм. Местные жители говорят, что пальмы это люди, заглянувшие в своё будущее. Нужно смириться, Лизетт, с тем, что у каждого человека своя жизнь и смерть, мы любим их, но мы не можем их спасти, спасти от самих себя, от этого безумия, которое так больно называют Надеждой! Я не верю в то, что пишу. Если смириться, то, лучше жить на таком острове среди кокосов и голожопых людей!».

– Да, – Подумала Элизабет. – Я как ты, капитан Гара, я тоже не могу смириться!

Тогда в первый раз в Сен-Шарле, она спросила его «Убивать, Жан… как это?».

– Как будто умер кто-то, кого ты когда-то знал; не больно, – странно, ты думаешь: ты живёшь, а его нет…

Он посмотрел ей в глаза, он долго смотрел ей в глаза.

– Я видел смерти многих людей, видел, вещи хуже смерти, и я понял: если умереть, то быстро, чтобы ничего не успеть почувствовать, просто упасть в эту бездну, и… уснуть.

Улыбка на его губах, алых тоже.

– Когда-нибудь я её вам покажу.

– «Её»?

– Беатрис.

Вновь улыбка.

– Ее зовут «Беатрис», мою винтовку Драгунова.

– Женщина? – Улыбнулась Элизабет.

– Женщина…

Он заглянул ей в глаза, красивый мужчина, – он не был красавчиком, он был красив, Мужчина, от взгляда, до манеры держаться. Ласковый взгляд – он смотрел на неё как на хорошенькую женщину, с искрой, – и сдержанное поведение сильной личности.

– Если умирать, то…

Улыбка стала лукавой.

– Держа женщину в руках.

Его взгляд вдруг стал серьёзным, но искра не погасла.

– Когда я смотрю на вас, Лизетт, я думаю; мы остаёмся с теми, кого достойны. Гермес остался с вами, а вы – с ним, а я… я, остаюсь с женщиной, которая меня немножко презирает… Почему?! Потому, что я убивал?!

– Вы ищите смысл там, где его нет, месье.

Элизабет взяла свой бокал-тюльпан с коньяком, отпила.

– Я не верю ни в какого бога, Жан, я верю в высшую справедливость, – я много раз имела возможность, убедится, что эта справедливость есть.

Она заглянула ему в глаза.

– Высшая, низшая… насрать, главное – это то, что справедливость есть, и вы не правы мучаясь из-за её презрения, презрение, знаете ли, очень субъективная вещь, я например, презираю кленовый сироп, но это ни для кого ничего не меняет!

Он мягко улыбнулся, с теплом в глазах.

– Верлен называло Рембо «безумным ребенком», а я называю вас страстным ребёнком, – женщина, которая тебе нравится, всегда будет для тебя ребёнком!

Элизабет захотелось услышать, как Хулио Иглесиас поёт «La Cumparsita»

Если бы ты знала,

Что в душе

Я всё ещё храню ту нежность,

которую испытывал к тебе!

Она подумала с тоскливой и враждебной усмешкой, – Слизняк! Как я ненавижу тебя, Джейк! У тебя никогда не было силы воли!

Тогда в первый раз в Сен-Шарле, Мэри сказала ей «Я его не прощаю… Знаете за что, Элизабет? За силу воли! Гермес выглядят спокойным и счастливым, он смог успокоиться, оставив меня, и даже обрести счастье, а я не смогла!».

Элизабет вновь почувствовала эту страшную боль, боль вины в смерти другого человека. Джейк тоже… не смог её простить!

– Почему, Лино? Почему его смерть кажется мне то понятной, то непонятной…

– Потому, что смерть должна быть понятна, иначе она становится бессмысленной.

– И ты понимаешь? Смерти других людей…

Лино посмотрел на Элизабет задумчиво.

– Когда ты счастлив, смерть близкого человека переживать сложнее… жизнь продолжается… Эта сука всё равно продолжается!

– «Сука»?..

– Да, Элизабет, сука, бляди они такие, непотопляемые…

Она захохотала, она не собиралась, но засмеялась.

А потом:

– Ты прав. Наверное, поэтому мне так…

– Ты любишь жизнь, в этом твоя трагедия!