Француаза Бурден - Искушение страстью

Растерянный, он вернулся к столу и нажал кнопку.

– Мадам Морван? Которая?

– Ваша мать, – ответила секретарша. – Я провела ее в приемную.

– Незамедлительно пропустите ее ко мне, – нервно ответил Шарль.

Клара редко приходила в контору: за десять лет она была здесь всего два раза. Он сам открыл дверь кабинета и с облегчением отметил, что она уверенно идет впереди секретарши. Взяв сына за плечо, Клара легко поцеловала его в щеку, потом, не дожидаясь приглашения, села.

– Я была у кардиолога, – сказала она.

Клара с удовольствием смотрела, как он побледнел и забеспокоился, потом продолжила:

– Не бойся, со мной все хорошо! Давление, кардиограмма… Словом, врач спокоен и я тоже. А стоило мне сказать, что я обожаю заниматься правнуками, как он тут же расписался в моем добром здравии!

– И ты решила это отпраздновать?

– А в чем дело?

– Ну, это как-то странно… Шампанского?

– Нет, не сейчас. Давай вечером, дома, я угощаю!

– Отлично, буду иметь в виду. А теперь, мама, скажи, зачем ты пришла.

Улыбка Клары исчезла, она подыскивала слова. Потом повернулась и взглянула на рыжеватую кожаную обивку двери, как будто хотела убедиться, что они одни. Сын с интересом наблюдал за ней.

– Шарль, есть то, о чем мы никогда не говорили… Наступила пауза; Шарль был невозмутим.

– Врачи полны оптимизма, но мне уже семьдесят девять, – продолжила Клара.

– Оставь возраст в покое, проблема не в нем.

– Пока нет… Но когда-нибудь настанет день, и тогда я хотела бы уйти спокойно.

– Спокойно? Вряд ли это возможно, мама.

В глазах Шарля сверкнул металл, и она узнала этот блеск. Его будет трудно убедить, какими бы ни были аргументы, но это надо сделать – они и так слишком долго тянули.

– Выслушай меня, – твердо попросила она.

– Я тебя слушаю! Я слушаю тебя, хотя и не желаю этого слышать. Ты не дала мне говорить, когда я хотел. Ты вынудила меня молчать и допустила ошибку.

– Нет! – воскликнула она, стукнув ладонью по столу.

Очень знакомый жест, он сам так часто делал.

– Нет, Шарль! Есть молчание, которое дороже любого признания!

– Это тебе так казалось, а я подчинился. Потом часто в этом раскаивался.

– Почему? Ведь у нас договор: семья прежде всего!

– Да… Не мог же я оставить на тебя одну пятерых детей, но теперь-то они выросли.

Она осознала угрозу и похолодела.

– Я запрещаю тебе мстить им! Ты ждешь моей смерти, чтобы стравить их? Не могу поверить, что это ты… Ведь тебя я больше всего любила и уважала, из-за тебя больше всего перенесла. Наверное, из-за этого все так и получилось! Если бы я могла взять на себя твою боль, я бы это сделала, я бы…

– Ты не понимаешь, о чем говоришь, – сухо отрезал он.

– Нет, понимаю! Ты просто не знаешь силу материнской любви. К сожалению, отец – это совсем другое.

– Мама, ты тут ни при чем!

– Все остальные тоже! Все давно закончилось, Шарль. Закончилось! Сегодня у нас есть только подозрения и…

– Доказательства.

Он сказал это так спокойно, что ее охватила паника. Она не хотела думать об этой тайне, но боялась, что однажды узнает все. В тот самый день, когда она увидела его на перроне вокзала, узнала среди огромной толпы, хотя за годы плена он сильно изменился, Клара поняла, что ему известно гораздо больше, чем ей.

– Доказательства? – бесцветным голосом спросила она. – И ты их хранишь?

– А ты как думаешь?

Она смотрела сыну в глаза. Она хотела бы узнать правду, но только не всю. Не всю! Если позволить ему говорить, то он перейдет границу, которую она определила, разорвет их пакт.

– Стой! – протестующе вскинула руки она.

Переведя дыхание, она добавила срывающимся голосом:

– Если ты не можешь простить, то кто же простит твои грехи?

Она пожалела, что пришла к нему. Неужели она так боялась смерти и того, что Шарль сделает после? Пока она жива, он ничего не скажет, даже если и не давал слово молчать, но потом… Неужели он безжалостно уничтожит семью? Она создала, она оберегала этот клан. И что теперь? Она должна остановить его, но что она может сделать? Она понадеялась, что время излечит его ненависть, это была ее самая большая ошибка.

– Ты хочешь оставить сыновьям одни руины? – вздохнула она.

– Не только. Еще я оставляю им имя матери.

В горле у Клары застрял комок, и она судорожно сглотнула.

– Шарль! Ты хочешь, чтобы страдало каждое следующее поколение?

– Они не меня будут проклинать.

Клара не заплакала, а, встав во весь рост, смерила сына взглядом. Тот опустил глаза и пробормотал:

– Я вызову тебе такси.

– Нет уж, спасибо! Я поймаю по дороге, если вдруг устану, а сейчас я хочу пройтись.

Она была уже почти у двери, когда он догнал ее, неловко схватив за плечи.

– Ты сделала то, что должна была, я тоже. Я хочу, чтобы ты была здорова, чтобы прожила двести лет…

– Шарль!

Он не отпускал ее, и Клара чувствовала его напряжение и нервозность, – разговор затронул его гораздо сильнее, чем казалось.

– Всегда можно выбрать другой путь, – мягко проговорила она.

Но она просто не стала признавать вслух свое поражение, на самом же деле у нее не оставалось никаких иллюзий.

Валлонг, 1961

Ален подвинул лампу на ночном столике, чтобы свет не падал в лицо Магали. Больше он ничего не мог сделать и, пододвинув кресло, сел рядом с кроватью. В комнате был почти идеальный порядок, только на двух креслах, украшенных медальонами, была разбросана одежда. Должно быть, перед уходом Магали долго выбирала, что надеть, отшвыривая элегантные платья и строгие юбки. Когда час назад Ален переодевал ее, на ней были льняные брюки и мужская рубашка, – похоже, из гардероба Винсена. Магали сочла это подходящим нарядом для одинокой женщины. Сколько же она успела выпить и в скольких барах побывала? Должно быть, встретила немало знакомых. Ален обнаружил ее на лестнице в совершенно невменяемом состоянии. Он отнес ее в ванную, умыл, расчесал волосы. Труднее всего оказалось надеть на нее атласную пижаму. Потом он сварил на кухне кофе и насильно влил в нее.

Магали шевельнулась, что-то проворчала во сне и снова утихла, приоткрыв рот. Даже мертвецки пьяная, она оставалась красивой. Ален удивлялся, как еще ей удалось самой вернуться в Валлонг на машине. Почему она так напивается? Она ведь не любит алкоголь. Почему она так несчастна? А если она не успеет прийти в себя до приезда Винсена?