Француаза Бурден - Искушение страстью

– Я останусь тут, – проговорила она и опустилась на пластиковый стул.

Шарль повернул голову в ее сторону; от этого невероятного усилия на висках выступил пот. Серые глаза утратили металлический блеск от боли, заглушённой морфием, и взгляд снова стал мягким, как в молодости, как сейчас у Винсена.

– Мама, помешать мне ты не сможешь, – устало проговорил он.

Он не боялся смерти, он хотел только маленькую отсрочку, и Клара чуть не заплакала. Шарль не имел права уйти раньше нее, не мог опять убить ее и вынудить пережить грядущие муки.

– Пожалуйста, – чуть слышно попросила она.

Но Шарль снова погрузился в сон; Клара с трудом подавляла рыдания.

– Ты не выздоровеешь, если не выпьешь лекарство!

– Юдифь, я здоров…

– Это с температурой сорок? Да ты весь в поту. Давай я сменю простыни.

Она протягивает ему свой голубой халат, и он смеется в ответ.

– Из тебя получится отличная медсестра! Запишись в Красный Крест! Если меня подстрелят, то мы…

– Шарль!

Нельзя напоминать ей о скором отъезде, повестка пришла два дня назад, а его, как назло, свалил грипп. Но сегодня утром он счастлив: ему становилось лучше, и скоро он вновь окажется за штурвалом самолета.

– Война скоро кончится. Не бойся, любимая, со мной ничего не случится.

Она протягивает ему одежду, а он хватает ее за руку и быстро притягивает к себе. Юдифь пытается подняться, но он не отпускает ее.

– Дети еще спят? – шепчет Шарль.

Скоро они разлучатся, а он все никак не может оторваться от нее.

– Я буду писать тебе каждый день, – обещает он, вдыхая запах ее волос.

Она уже не вырывается, а обвивает руками его шею и целует. Всю ночь она смотрела на него, когда он спал. И он это знал, потому что часто просыпался и видел в свете ночника нежный взгляд жены. На рассвете она встала и на цыпочках пошла гладить его форму. Эту работу она не доверит горничной. С сегодняшнего дня ее муж больше не мэтр Морван – молодой адвокат с большим будущим, а лейтенант Морван – военный летчик.

– Не забывай меня, – как-то странно говорит она.

Он ладонями берет ее лицо, немного отстраняет от себя. Он долго смотрит на лоб с черной челкой, в глаза с длинными ресницами, на тонкую бархатистую кожу, чувственный рот. Юдифь еще не подкрашена: она принесла мужу завтрак и лекарства, а теперь чай остывает.

– Я люблю тебя, Шарль.

Она произносит это одними губами. Он привлекает ее к себе, много-много раз повторяет ее имя. Внезапно им овладевает какая-то тревога, и, пытаясь рассеять ее, он так сильно обнимает жену, что та вскрикивает, и это не жалоба – это зов.

Глядя в белый потолок, Шарль ничего не понимал. «Не забывай меня», – просила Юдифь. Слова еще звучали у него в ушах. Забыть се? Нет, это невозможно! Она по-прежнему с ним, она никогда от него не отступит.

Воспоминания нахлынули на него, но он вернулся к реальности. Немец, больница. Почему судьба так изощренно настигла его? Через семнадцать лет встретиться на парижской улице – разве это случайность? А если бы он не попал под автобус, а догнал этого человека? Он что, задушил бы его прямо на бульваре? Картины из глубины карцера при свете дня вызывали у Шарля тошноту. Узнав своего палача, Шарль тоже испытал тошноту, и прошлое настигло его, как кошмар.

Опустив глаза, Шарль заметил Винсена, он стоял рядом с койкой, заслоняя Даниэля.

– Вы оба тут? – выдохнул он. – Это хорошо… Голос звучал хрипло, но не дрожал.

– Один, девять, три, семь, – проговорил он. – Легко запомнить, это год рождения Бет. Это шифр сейфа в моем кабинете. Вы откроете его все вместе, я так хочу.

Винсен нежно взял руку отца.

– Хорошо, папа. Тысяча девятьсот тридцать седьмой.

Лицо старшего сына было не узнать, и Шарль попытался улыбнуться.

– Подожди, я пока еще здесь. Хочу вам кое-что рассказать. Мари здесь?

– В приемной, вместе с Аленом.

– Что, и Ален приехал?

– Да, вместе со мной. Понимаешь, Готье хотел, чтобы…

– Могу представить, чего он вам наговорил, можешь не повторять. Теперь приведи их. Это вас всех касается.

Винсен не сразу выпустил руку отца, обеспокоенно взглянул на Даниэля и вышел из палаты. По коридору он прошел в маленькую комнату с бесформенными креслами. Навстречу ему рывком поднялась Мари.

– Он очнулся? Можно его увидеть?

За долгие часы ожидания слезы смыли макияж, и она выглядела очень растерянной. Готье строго-настрого запретил утомлять Шарля и толпиться у его постели. Клару и Мадлен он разместил в своем кабинете, двумя этажами выше, и пообещал, что придет за ними, если Шарль их позовет. Состояние дяди все ухудшалось; он мог умереть в любую минуту, но мог и продержаться еще несколько дней. Готье твердо решил оберегать бабушку: она не выдержит, если все это затянется.

– Он зовет вас всех, – сказал Винсен, глядя на Алена.

Тот удивленно посмотрел на него, не понимая, как эта фраза может относиться к нему.

– И меня тоже?

– Он сказал всех.

Они втроем вышли в коридор. У двери палаты стоял Готье, прислонившись к стене и засунув руки в карманы халата. Он вполголоса сказал Винсену:

– Я только что говорил с тестем. Шарль неоперабелен. С печенью ничего не сделаешь. А ведь еще селезенка, почки…

Заключение профессора Мазойе, подтвержденное другими специалистами, не подлежало сомнению. И все-таки Винсен спросил:

– Так, значит, надежды нет?

– Увы, никакой… Все, что мы можем сделать, – это облегчить его страдания.

Было что-то зловещее в прямоте Готье… – Идем с нами, – сказал Винсен, – он хочет нам что-то сказать…

Винсен вошел первым, кузены за ним; Даниэль по-прежнему неподвижно стоял у кровати. Готье машинально проверил капельницу, взглянул на мониторы. Сердце дяди билось неровно.

– Тебе плохо? Хочешь обезболивающего? – участливо спросил Готье.

– Потом… Раз вы все здесь… Начнем…

Шарль замолчал и обвел всех странным взглядом.

– Предупреждаю, то, что я расскажу, никому не понравится. Я бы не хотел говорить вам это с больничной койки, но так вышло.

Он помолчал и резко отчеканил:

– Все эти годы я знал, кто донес на мою жену и дочь.

Он сделал вялый жест в сторону сыновей, но они стояли как каменные.

– Я догадался, когда вернулся из Германии. Нашел дневник вашей матери… Она вела его в Валлонге, но из осторожности забрала с собой в Париж… Вы все продолжали, жить в Валлонге… С этим подлецом Эдуардом…