Виктор Улин - Отель «Калифорния»

– С Украины? Ни за что бы не подумал.

– Да, с нее. Сейчас стали говорить – « в Украине », в мои времена были « на Украине

– В мои тем более, я вас существенно старше.

– Да уж, вы мне в отцы годитесь, кто бы сомневался… Так вот, я родилась « на » Украине. В Севастополе. « Гордость русских моряков », помните? Папа у меня был капитан торгового флота. В Москву попала так же, как и вы – после училища поступила в консерваторию, в восемнадцать лет вышла замуж за москвича, там и осталась. Так что дочки москвички действительно в большом поколении. Но им это пофигу, младшая уехала в Казань.

– И вышла замуж за татарина, который вас не любит?

– Мой зять хуже татарина, он просто козел. Или я для него – козлица, одно из двух. В общем без разницы. Старшая точно такая же – из ночного клуба поедет хоть куда. Вот такая у меня жизнь. Папа умер, в Севастополь не езжу, сами знаете, как туда сейчас русской… Да и вообще я ни к чему не привязываюсь. Ну, почти ни к чему. Во всяком случае, не к месту жительства. Лишь бы было удобно ездить, где погулять и хорошие магазины поближе. В Севастополе жила и радовалась, теперь в Москве хорошо. Окажусь в другом месте – там станет точно так же. Только две вещи в жизни и люблю всерьез.

– Какие? – спросил Громов. – Солнце и небо?

– Нет. Музыку и море. То есть нет, в другом порядке. Море и музыку. Музыка всегда в руках. А море… Оно далеко и потому на первом. Море – мое все.

Она помолчала.

– Я без моря чахну. С мужем каждый год ездили на море. На любое, хоть на Балтийское, лишь бы берег, и волны, и чайки вдали, и пена у ног, и ветер, как эолова арфа…

– Понятно, – он вздохнул.

– Извините. Александр, я расчувствовалась. Вам неинтересно слушать мои рефлексии.

– Нет, Елена, интересно.

– Умный человек, а врете каждую секунду. А я вам поверю и буду рассказывать, как зимой в Москве снится море.

– А мне… Мне вообще ничего не снится, – признался Громов. – Ну то есть снится, конечно, иногда даже нечто хорошее. Но стоит проснуться – через полчаса ничего не помню. Ничего вообще.

– Вы счастливый человек, Александр, – сказала Елена. – Не видите снов или их не помните. Память – это страшное наказание, даже не за грехи, а просто так.

Тормоза скрипнули, машина остановилась.

Тихо играла магнитола, шумела печка, гудел выжимной подшипник, щелкали дворники за мокрым от тающего снега лобовым стеклом.

В салоне сильно пахло новыми Елениными колготками.

– Приехали? – с облегчением спросила она. – В самом деле, я тоже как-то вдруг устала. А где гостиница?

– Сейчас увидим, – ответил он.

Открыв дверцу, Громов выбрался наружу и погрузился по щиколотку.

Пушистый и холодный на вид, снег лежал рыхлым слоем, слабо искрился под лучами фонарей: длинных белых, висящих над проезжей частью, и теплых шарообразных, выстроившихся вдоль тротуара.

Кругом звенела просторная пустота, подчеркнутая безлюдьем.

Сзади вздымался заснеженный откос высотой в несколько десятков метров, по нему поднималась широкая лестница, обозначенная такими же тусклыми бусинами. За кормой « Нексии » тянулись две глубоких борозды, впереди лежала нетронутая целина.

Дальше виднелся низкий парапет, правее стоял темный пьедестал с серым катером. Два широких винта, напоминающие четырехлистные лопухи, алели в свете ртутного прожектора.

А еще дальше простиралось сплошное снежное поле.

Оно было бескрайним, только у самого горизонта мерцали какие-то земные огоньки.

–…И что тут?

Щелкнул замок, из-за машины поднялась черная шубка.

– Смотрите сами, – сказал он. – Что видите?

– Не знаю… – Елена подняла голову. – Какая-то лестница до небес. Гостиницы нет. Где мы?

– Не туда смотрите.

Он шагнул к ней, печатая первые следы, взял за плечи, повернул в обратную сторону.

– Что тут?

– Катер, – сказала она. – Однотрубный, очень старой конструкции, наверное, паровой. Как он тут оказался?

– А дальше что?

– Снег не знаю докуда, больше ничего. Где город, где гостиница?

– Вы мечтали о море, я вас к нему привез, – Громов усмехнулся. – Ну, почти к морю. Правда, пока мы ехали, оно слегка замерзло.

– Море не замерзает, – возразила Елена. – Оно соленое.

– Конечно. Потому что в нем селедка плавает… Балтийское замерзает, и еще как.

– Ничего оно не замерзает. Опять напридумывали. Что, я на Балтике не бывала?

– Бывали, должно быть, летом. Или в других местах. А я там жил зимой. Соли в Балтийском море почти нет, у берега замерзает везде. Знаете Маркизову Лужу?

– Нет, откуда… Я в Ленинграде никогда не была, не получилось как-то, даже когда ехали в Финляндию через Петербург, перебрались на такси с вокзала на вокзал и города не увидели. А где эта ваша лужа? На Карельском перешейке?

– С другой стороны. В Мартышкино. Неподалеку от Петергофа, где фонтаны – ниже по карте. Там мелководье, замерзает на километры. Выходишь к берегу – снежные равнины и сухой камыш на ветру ш-ш-ш, ш-ш-ш…

В Елениных волосах посверкивал снег, который продолжал тихо падать.

Громов накинул ей на голову капюшон.

– Зачем шапку покупали? Чтобы лежала в машине, а вы мерзли? Какая вы все-таки непослушная, Елена! Хотите превратиться в кошку с красным носом?

– Мне не холодно и мы вышли всего на минутку. Но что это на самом деле, не море ведь, и не поле?

– Я думаю, это Волга.

– Ничего себе какая она широкая!

– А вы что – никогда не видели Волгу?

– Представьте себе, Александр – никогда. В Казани бывала несколько раз, меня возили на машине, всю дорогу болтали, ничего не замечали. А она, оказывается, такая огромная… Как море, в самом деле.

– Это еще не самая огромная. Вот ниже, около Самары… Когда приходилось ездить в Москву на поезде – это что-то. По мосту состав еле тянется и я не подходил к окну.

– А почему?

– Страшно. Кругом черная вода и вагон висит в воздухе. А я до ужаса боюсь воды, хоть рак по гороскопу… Вам смешно?

– Нет, не смешно. У каждого свои страхи. Я боюсь мышей.

– Вы истинная женщина, Елена. А мне смешно по другому поводу. Вы не заметили Волгу и оказались в Казани, а мы пропустили Нижний Новгород и очутились на Волге.

– А вообще, как мы с вами сюда попали? Ведь вроде ехали в гостиницу?

– Вот порвите меня на куски, если я это знаю!

Нижегородская ночь, пустая заснеженная набережная, необъятный волжский плес под черным небом – все это наполняло душу чем-то невнятным.

В бешеной гонке с жизнью неожиданно наступила передышка и Громов не знал, что будет дальше.

– У меня один раз было что-то подобное, – заговорил он. – На предыдущей работе. Однажды мы поехали в Пермь вдвоем с коммерческим директором…

– Женщиной, – подсказала Елена.