Дария Ульмар - По ту сторону озера

Я взглянула на фрукты, которые были абсолютно чистыми и расстраивалась из-за сестры ещё больше.

– Там ничего такого нет. Они свежие.

– Да где они свежие, Тори?!

Переубедить её было невозможно, как и разумно и адекватно разговаривать. Она видела, то, что видела или хотела видеть. По крайне мере, я всегда старалась убедить себя в том, что Дана не выбирала для себя подобной участи.

Определенные случаи приходилось скрывать от матери, так как я не хотела, чтобы сестре увеличивали дозу медикаментов, иначе она бы совсем оторвалась от реальности.

Одним теплым деньком, когда я вернулась с работы, Дана стояла на кухне напротив холодильника, уперев руки в боки с недовольным лицом.

– Так ты мне дашь открыть холодильник? – серьезно спросила она. – Что значит, нет!? Я хочу этот чертов йогурт!

– С кем ты говоришь?

Я стояла в проходе, держа сумку, в которой была уже новая порция таблеток, прописанных психиатром.

– Ни с кем!

Дана поспешила выйти из кухни через гостиную.

– Я только что могла лицезреть, как ты злишься на наш холодильник!

– Тебе показалось.

– У меня не настолько плохое зрение!

– А стоило бы провериться.

– Тебе старое лекарство не помогает.

– Помогает.

– Кто был в этот раз?

– Кто был, кто?

– Кто не дал тебе добраться до йогурта?

Дана молчала на протяжение нескольких секунд, а потом еле слышно произнесла:

– Лея.

– Кто такая Лея?

– Девчонка с цветами в волосах. Она любит диетические йогурты также, как и я. Но вот сучка! Не позволяет мне съесть хотя бы один!

Я решила ничего ей не отвечать, опустив глаза в пол. Моя сумка тянула меня вниз к ламинату.

– Что? – сестра выглядела раздраженной.

– Не говори с ней.

– Прикажешь мне просто молчать?

– Да!

– Это не поможет.

– Может если ты не захочешь с ними общаться или видеть их, или просто перестанешь их замечать, они уйдут!

– Ты разве перестаешь замечать своё родимое пятно на правой руке, когда моешься?

– Это совсем другое!

– Мои бредни.

– Какие бредни?

– Да, Тори, бредни.

– Что? О чем ты говоришь?

– Я знаю, как вы их называете с мамой и не могу их не замечать.

– Мы их так не называем!

– Они мои родимые пятна.

– Мы их так не называем!

– Я бы с удовольствием была бы такой, как ты. Увы.

– Я не хотела ссориться!

– Тогда не спрашивай меня больше. Ни о чем.

– Я не могу это просто игнорировать.

– Тогда помолись обо мне ещё раз.

Алогия проявлялась местами. В какие-то дни, она разговаривала со мной, в какие-то молчала как рыба. Случай с холодильником один из малочисленных, когда она выдавливала из себя длинные предложения. Однако могу вас обрадовать данный побочный эффект в дальнейшем не проявлялся столь сильно. Ему даже посчастливилось исчезнуть в дальнейшем из жизни сестры.

«Помолись обо мне ещё раз» не была просьбой о том, чтобы я действительно это сделала, а служило собой лишь саркастическим высказыванием. Больной темой для нас обоих являлась вера в Бога.

Я часто молилась. Утром, когда уходила в школу, теперь на работу, и вечером перед сном. Я закрывала дверь комнаты, включала светодиодные свечи и смотрела на единственное изображение Иисуса Христа. У меня был собственный угол, где я создала себе алтарь поклонения: небольшая фигурка Девы Марии стояла неподвижно в своем очарование, духовные книги лежали стопками, была проведена подсветка под столом, излучавшая ярко синий цвет; светлая скатерть, покрывавшая стол; деревянный крест, подаренный мне на восьмое день рождение.

Мы не росли в семье религиозных фанатиков, так как мать никогда не была склонна к вере или духовным практикам, однако это касалось не всех членов семьи. Стоит лишь упомянуть, что наш отец являлся регентом церковного хора в одном из соборов города, в котором мы жили. Профессия хоть и не приносила большого достатка и подразумевала ненормированный рабочий день, однако многие прихожане уважали моего отца и часто обращались к нему за советом в трудных жизненных ситуациях.

Мне нравилось ходить на мессы. Мне доставляло удовольствие слышать, как сквозь тишину проступают голоса ангелов. Хоть где-то на земле люди могли встретить надежду на спасение. Я питалась ощущением безграничного пространства храма, холодного мрамора, горящих свеч, приглушенных шагов сестер милосердия, шелеста нот, еле заметного колыхания одежд священнослужителей.

Может тогда смысл жизнь и обрел тот самый смысл, о котором все говорят, когда папа предложил мне дружбу с Иисусом?

– Новый друг?

– Да. Он будет тебе во всём помогать, если ты будешь просить его тебе помочь.

– А что я должна буду дать ему взамен?

– Ничего. Он будет любить тебя безвозмездно.

– А так бывает?

– С Ним, да.

Отец считал себя мессией, я считала его просто забавным. Он верил, что делает доброе дело.

По правде говоря, у меня вряд ли найдутся слова, чтобы описать те чувства, который испытывает певчий, пребывая на клиросе. Мы называли это служением. Служением для прославления истинного Бога.

Мы собирались все в одном месте – женщины поправляют юбки, мужчины встают на верхние ряды, дети двигают пюпитры и ставят ноты, на которых, возможно, написаны самые важные слова, которые мы когда-либо произнесем в нашей жизни.

Обычно, мы с сестрой пели в детском хоре, но иногда нас заносило и в смешанный.

Я стояла за двумя взрослыми женщинами и мой взгляд переходил с одного лица на другое и мне казалось, мы все понимаем важность этого момента, этой минуты. Так происходило каждую литургию.

Ухо настраивалось на звенящую тишину. Все люди стояли в ожидании.

«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа».

Мы пели «Аминь» и мы знали, что так оно и есть.

Служба начиналась ещё до того, как прихожане собирались в храм, и я каждый раз видела, как пространство заполняется новыми людьми. Мне невольно становилось интересно, каким образом все они попали сюда. Конечно, в переносном смысле. Я оглядывала небольшую толпу взглядом и в мою голову приходило осознание, что я буду петь для них.

Папа говорил, что мы должны нести слово Божье. Песнопения – это не просто ноты. Это прежде всего слово, которое отзывается в сердцах десятка прихожан. Под наши голоса люди молятся. Не бывает так, чтобы солировал лишь один голос. Такого не может быть. Есть только то время, когда десятки сопрано, альтов, теноров и басов сливаются в единый.

И вы слышите его, заходя в храм, церковь или собор. Вы слышите его, как хор ангелов. Как призыв. Нечто чистое. Неземное. Вы чувствуете это?

И я почувствовала это. Ещё давным-давно. Голос церковного хора, который будто звал меня войти внутрь, всё глубже, под купол, словно это самое важное место на всей земле. Словно именно там сходит благословение самого Господа. Ты не можешь противоречить этому голосу. Он зовет тебя.