Леонид Левинзон - Мужчины и женщины

Сева пролепетал:

– Оставлю.

– Ну лады… А теперь давай двигай…

Сева двинул. На ватных ногах приподнялся и, проклиная себя, вышел. Опомнился он только тогда, когда пришёл домой.

– Марусенька, – пробормотал с порога, – Марусенька… Тут такое случилось, такое… – всхлипнул.

– Что? – встревожилась Мария.

– Да каких-то, что ли, бандитов встретил.

Севу от пережитого страха начало тошнить.

– А всё из-за тебя! – вдруг добавил плачущим голосом. – В русский иди, в русский! Вот на свою беду и пошёл я в русский! Еле вырвался!

Постанывая, Сева поплёлся в спальню, взобрался на кровать.

– Марусенька, подойди ко мне, – жалобно попросил. – Посиди рядом…

Мария подошла, села. Сева руками обхватил её грузные бёдра, прижался, спрятав лицо. Мария нерешительно погладила его по голове. Немного погодя Сева чуть отстранился, свернулся калачиком – ни дать, ни взять младенец – и заснул. У Марии горячо стукнуло от жалости сердце – любила она его в этот момент, несчастного, обиженного, такого родного. Любила, пока молчит, не канючит, не раздражается, спит – и всё.

В квартире стало вдруг очень тихо. Сева вздыхал во сне, Мария вытерла выступившие слёзы и, одновременно радуясь своему чувству и сожалея, что волшебство скоро закончится, поднялась и подошла к окну – голубое небо без единого на нём облачка пронзительно и невесомо уходило ввысь, кругом стояла звенящая жаркая оторопь, в которую неожиданно пробился далёкий собачий лай.

Гости начали собираться к семи часам вечера. Сева вообще-то просил на шесть, но все опоздали, и это было к лучшему – и к семи еле успели подготовиться.

Первым появился Игорь. Его старенькая «шкода», скрипнув колёсами по гравию, подъехала к самой изгороди, на мгновение осветив фарами хилую лиственницу и под ней накрытый скатертью стол. Седой широкоплечий мужчина вышел из машины и подал руку спутнице. Выспавшийся и на время забывший дневные неприятности Сева подскочил к ним.

– Привет, Игорь! – заулыбался. – Как дела? Рад видеть! Устроился на работу? Какая интересная дама с тобой!

– Жена, – хмуро ответил Игорь.

– Жена? Очень рад, а я Севастьян, – вытянувшись и пытаясь стать выше ростом, официально представился Сева. Хотел небрежно поклониться, но раздумал. С его маленьким ростом это было бы смешно.

– Вера, – неожиданно глубоким грудным голосом, в котором Севе послышался сдерживаемый смех, ответила молодая женщина. Гибкая, дразнящая, она была одета не в обычные джинсы и блузку, а в открытое длинное платье, сильно обнажающее плечи. С любопытством оглядывая двор, Вера прошла вслед за мужем, но не села вместе с ним за стол, а направилась в кухню, где трудилась Мария.

– А меня Вера зовут, – дружелюбно сказала своим глубоким голосом.

– Мария, – Мария вытерла тыльной стороной руки лоб.

– Давайте помогу.

– Можно на ты.

– Конечно! – Верин смех прорвался наружу. – Мария, отнести что-нибудь?

Мария подала тарелку с оливье:

– Если не трудно.

– Не трудно, – Вера с готовностью взяла блюдо в руки и понесла к мужчинам. Обратно к Марии она уже не вернулась.

Следующий гость, Георгий, приехал на такси. Большой, кряжистый, с крупным лицом, мясистым носом и глубоко утопленными колючими, всё замечающими глазами, он несколько мгновений постоял у калитки, зачем-то качнул её, кивнул на приветствия, шагнул внутрь и пробасил:

– Добрым людям добрый вечер!

– Это кто? – с любопытством спросила Вера.

– Художник, – подняв голову, гордо объяснил возившийся с костром, Сева. – Между прочим, очень известный. Я к нему забегаю, когда в городе.

Он, чиркая спичками и вполголоса ругаясь, поджигал скомканную русскую непритязательную газету «Факел», изо всех сил махал пластиковой лопаткой, но угли никак не хотели заниматься, и искры от быстро сгорающей газеты летели во все стороны. Игорь и Вера равнодушно наблюдали за ним.

Георгий, пройдя тяжёлыми шагами, остановился около старающегося Севы, прищуренным взглядом поймал изогнутый ствол старого дерева, молча сидящих за столом Игоря и Веру, весь многоэтажный дом над ними со светящимися окнами, искры костра и довольно хмыкнул:

– Картинка, однако. Дай! – протянул руку к Севе.

Сева отдал лопатку.

– И спички, – распорядился тяжёлым басом, – не умеешь ты.

Повелительные интонации звучали у Георгия настолько естественно, что противиться было странно. Георгий присел, и через мгновение между его крупных ладоней затрепетал огонёк, но не потух, как у Севы, а остался, понемногу развиваясь, вначале нехотя, а потом всё сильнее вгрызаясь в уголь.

Пока Георгий зажигал костёр, появилась ещё одна пара. Машина у них не в пример Игоревой была солидная – кофейного цвета новенькая «мазда». Из «мазды» вышел небольшой, чуть выше Севы, человечек с весёлыми круглыми глазами и с ним худенькая темноволосая женщина с двумя по-детски трогательными косичками и диссонансом к косичкам и изящности внушительной, бросающейся в глаза грудью. Быстрым взглядом она скользнула по оживлённому Севе, расставлявшему тарелки, чуть нахмурилась, оценивая Веру. Тут, как медведь, поднялся во весь рост Георгий, и она восхищённо задержала на нём взгляд.

Человечек же вытащил из багажника «мазды» несколько пакетов, тяжёлую на вид кастрюлю, затем ребристую высокую бутылку, оказавшуюся впоследствии хорошим виски, и добродушно затараторил:

– Я так понял, мы вовремя, а то Ира меня шпыняла – опоздаем, опоздаем! Ничего и не опоздали… Ира, видишь, всё нормально. Кстати, у меня был друг, так он когда опаздывал, всегда объяснял: «Я не опаздываю, я задерживаюсь», вот что значит правильно расставить акценты! А мы ведь даже и не задержались. Машине что, она железная, главное – из дома вовремя выйти, так мы вышли. О, Игорь, какими судьбами? Давно тебя не видел! Стиралка наша благодаря тебе работает, как автомат! А это твоя жена? Вера? Очень рад!

Человечек, не в силах сдержать энергию, подбежал к костру.

– Уже горит? – спросил утвердительно у Георгия.

– Горит.

– Ну и правильно! А я Константин.

– Георгий.

– Знаменитый художник! – гордясь гостем, опять сказал Сева. – Мы ещё с России знакомы.

– Да будет…

Но Константин заинтересовался:

– Надо же! А фамилия как?

– Берман.

– Круто! – Константин восхищённо присвистнул. – Сам Берман! Это ведь ваша выставка была в театре?

– Моя.

– Преклоняюсь, просто преклоняюсь! Ирочка, представляешь, тут сам Георгий Берман!

Его жена, стоявшая в стороне, растерянно посмотрела на художника.

– Ирочка, кстати, куда я дел кастрюлю?

– Сейчас, Костя.

Ирина выступила из темноты, принесла кастрюлю, встала около костра. Малиновые угли со всполохами пламени осветили её серые брючки со стрелочками, полную грудь, пашминовую шаль на плечах, лицо.