Екатерина Богданова - Обручённые небесами

– А о чём же? – спросила я.

– Обидел тебя кто? Не бойся, расскажи! – сказал Нестор.

– Не обижали, барин. Ей-Богу, я сама, – густо краснея и пряча глаза, ответила Груня, а слёзы всё текли и текли из её глаз.

– Да что сама? Ты толком говори, что у тебя стряслось! – не оставлял надежду выпытать правду Нестор.

– Вы и так добры ко мне, барин.… Слишком добры. Пустое, всё пустое. Глупости девичьи. Вам и слушать-то неинтересно будет…. Упаси Господи, барышня! Перчатки белоснежные, ручки не марайте! – стоило мне потянуться к грязным перьям, воскликнула Груня. – Позвольте, я сама всё уберу!

– Что ж, коли секрет, не сказывай. Но и не плачь. А будет обижать кто – говори: я мигом негодяя проучу, пусть даже родом из благородных будет. Всякий холоп, кто ведёт себя как свинья, – ободрил её Нестор. – Мы с барышней прогуляемся немного. А ты останься, прибери здесь.

– Слушаю, барин, – тихо ответила Груня и покорно принялась за уборку.

– Ну что же, пойдёмте, сударыня, – взяв меня за руку, очаровательно улыбнулся мой любимый. – Нарядные рощи порадуют ваш взор, да и осенняя прохлада разрумянит ваши щёчки.

– Пойдёмте, сударь, – радостно кивнула я, готовая следовать за ним хоть на край земли.

Выйдя на парадное крыльцо, мы встретили пожилую приземистую женщину в серой домотканой косынке и широком, залатанном в нескольких местах стареньком сарафане. Склонившись над деревянным ведром с мутной водой, она усердно ополаскивала в нём тряпку. Поодаль, негромко переговариваясь между собою, две худощавые крестьянские девушки вытирали основания величественных круглых колонн.

– Всё в трудах, Лукерья? – обратился Нестор к старшей крестьянке, и та, разогнув спину, вновь согнула её в приветственном поклоне.

– Доброго здоровьица, барин, – негромко, немного простуженным голосом ответила крепостная. – Извольте видеть, дом к приезду гостей убираем. Сказывали, что в полночь пожалуют-с.

Осунувшееся лицо крестьянки было покрыто крупными, очевидно, оспяными рытвинами. Её лоб и внешние уголки небольших, глубоко посаженных глаз бороздили глубокие извитые морщины. Не договорив фразу, она хрипло закашлялась и, отвернувшись, утёрлась краем своего платка.

– Не болеешь ли? – участливо спросил Нестор. – Даже на вид нездорова. И кашляешь дурно.

– Осипла чуть, лапти дырявы. Ничего, пройдёт. Да и вам ли, барин, обычаев батюшки не знать? Рабочие люди нужны ему, тунеядцев не держит. Кому невмочь трудиться, тех живьём… – взглянув на меня, Лукерья осеклась. – А мне-то, хоть я и мужа схоронила, барин, помирать нельзя. Как дети-то? Кому нужны будут? Мои-то уж выросли, всех переженила, да я сирот соседкиных взяла. Померла она Бог весть отчего. Живот схватило у неё, слегла да через три дня концы отдала. Может, грибов не тех каких-то съела, не знаю….

– Жаль, что я тогда был в Петербурге. Будь я здесь, непременно помог бы. Благое дело ты сделала, Лукерья. Ты не работай много, коли расхворалась. Пускай девушки вон лучше трудятся.

– Да толку-то от них? Неумёхи, одни женихи на уме. Языками работают больше, чем руками-то, – посетовала Лукерья.

Взглянув на девушек, мы увидели, что они оставили работу и оживлённо шептались между собой. Нестор направился к молодым крестьянкам, и я последовала за ним. Заметив приближение молодого барина, девушки снова схватились за тряпки.

– Как вас зовут, любезные? – заложив руки за спину и чуть нахмурив брови, спросил Нестор.

– Прасковья, – не отрывая от хозяина восхищённого взгляда, ответила одна.

– Фатинья, – глядя в пол и густо краснея, ответила другая.

– Превосходно. Моё имя, я думаю, вам хорошо известно, – воздержался от представления Нестор. – А это Юлия Александровна. Скоро она хозяйкой вашей станет. И коли работать будете скверно, будет строго вас наказывать. Не так ли, сударыня?

Я послушно кивнула, однако не смогла придать своему лицу сердитого или даже серьёзного выражения. Но крестьянские девушки уже не на шутку испугались.

– Смилуйтесь, барин! Не губите! – взмолилась Прасковья. – Чем прогневали, скажите, исправимся, работать будем! Но не продавайте! От семьи не отрывайте! Я у родителей одна, другие в детстве ещё померли все!

– Бабушка у меня в деревне старая, больная…. Уж месяц с печи не встаёт, – запричитала Фатинья, и слёзы градом полились из её глаз. – Травы заварю ей – не пьёт. Пора уж, говорит….

Фатинья упала на колени, а следом за нею – и Прасковья.

– Полно, любезные! Сейчас же встаньте, – приказал Нестор. – Я и не думал вас продавать. Я этой барышне скоро вместе с рукой и сердцем своим всё, что имею, даром отдам.

– Неужто жениться желаете, барин? Батюшки светы…. Как рано! – ошеломлённо пролепетала Лукерья. – Двадцать годков! Дитя ещё! Погулять бы ещё вам, барин, на воле пожить да порадоваться.

– На что, Лукерья, коли без неё весь свет не мил?! – возразил Нестор и нежно пожал в своей ладони мои похолодевшие от осенней прохлады пальцы. – Вот она – и жизнь счастливая, и радость бескрайняя, и вольная воля моя.

– Да как же вас, Нестор Виссарионович, отец на дело сие благословит? Гневаться станут ведь, со свету сживут. А барышня-то юная ещё, девочка совсем. Как жаль!

– Не беспокойся. Я смогу за неё постоять, – улыбнулся Нестор. – Однако нам пора, Лукерья. Коли захворала, задай девицам работы и отправляйся домой. Не дети малые, управятся и сами. Под вечер проверишь.

– Слушаю, барин, – Лукерья откланялась и вернулась к делам.

– Кто это, Луша? Что за барышня? – неспешно спускаясь следом за любимым с высокого парадного крыльца и придерживая пышные юбки, услышала я вопрос Прасковьи.

– Графини Романовой дочь, – ответила полноватая пожилая крестьянка.

– Красавица! Как раз барину нашему впору, – услышала я уже за своей спиной голос Фатиньи.

– А барин как хорош! – уже тише, но ещё отчётливо донёсся до меня голос Прасковьи. – Никогда ещё его так близко не видала!

– А как увидала, так и обомлела! – недовольно проворчала Лукерья. – Вам лишь бы на князей любоваться! Лучше крыльцо домывайте. Иначе барин старый нам опосля сумерек руки оторвёт!

Оглянувшись, я увидела, что испуганные девушки снова принялись за работу, а Лукерья последовала совету хозяина и пошла отдыхать.

Мы с Нестором спустились в парк, и все взоры обратились на нас. Мужики, разгружающие с телеги мешки с зерном, садовник, подстригающий пожелтевшие кусты, девки в стоптанных лаптях и поношенных сарафанах, тащившие что-то в корзинах, – все приветствовали хозяина благоговейным взглядом и низким поклоном. Те, что были поближе, здоровались. Нестор отвечал на приветствие каждому и почти всегда прибавлял мужское или женское имя.