Артур Грабовски - Любовники ездят в метро

Не то, чтобы Турин не видел раньше выделяющихся из толпы людей, но «этот» был каким-то особенным. Турин не мог объяснить себе, чем: вроде бы не самый необычный экземпляр, видал он и покруче – с татуировками на лице, например, или крашеными волосами. Таких сейчас было дохрена в городе, Турин давно привык. Нет, «этот» был как бы сам по себе такой. Турин ясно понимал, что, вынь у него из губы и брови цацки, переодень, отрежь даже эти проклятые волосы – все равно ничего не изменится. Что-то в нем было внутри, а что – Турин не знал.

Знал только, что у других это было будто маскарадом, дуростью, а у этого – нет. «Этот» был серьезным. И это Турино злило до трясучки. В тот вечер он стоял на балконе и долго не мог прикурить – рука дрожала, а перед глазами все время вставали чужие глаза – узкие и совершенно серьезные. Блядство. Это Турина и цепляло, и злило, будто не должен человек быть с серьезным лицом, если лицо это такое. Если ты такой.

Отчего-то Турин не решался называть «этого» тем единственным словом, которое было самым правильным, а придумывал новые и новые эпитеты. Училка была бы довольна.

К ночи, уже разозленный на себя за глупо проведенное время, Турин закинувшись парой банок пива, заснул под какой-то занудный фильм, на который наткнулся в телике. Снилась ему какая-то муть, на утро голова гудела.

В выходные Турин не работал, и вроде бы даже успел позабыть про «этого», но в понедельник тот обнаружился в вагоне точно по расписанию. Турин думал еще садиться ли в тот же вагон, но здраво рассудил, что трех совпадений не бывает, и спокойно сел.

«Этот» не спал, копался в телефоне. Людей в тот день было много, Турин только краем глаза видел волосы и кусок ноги в тех же вечно промоченных кроссовках.

«По лужам, что ли, специально скачет»?

Турина раздражало и раззадоривало в «этом» все. И кроссовки, и то, что нет носков, и то, что на руке и правда была какая-то дурацкая красная нитка. Турин заметил ее, когда «этот» поправил волосы, за которыми обнаружилось заткнутое наушником ухо.

«Наверняка слушает модный хлам».

До дома Турин тогда добрался злой, какой-то разбитый; ходя по дому, он хлопал дверьми и сразу открыл банку, забив даже на ужин.

Через неделю Турин знал, что «этот» всегда выходит на Новочеркасской и потом идет пешком не меньше километра (дальше Турин следить себе запретил, посчитав это первым признаком шизофрении, и сбежал). По лужам «этот» не прыгал, но пару раз наступил в подтаявший сугроб, видимо, не замечал того, что под ногами.

Он вообще был как-то все время будто не до конца здесь. На Турина он больше не смотрел, хотя они продолжали ездить в одном вагоне каждый день. Это почему-то злило. За столько-то дней мог бы уже тоже заметить!

Вот Турин, например, уже знал нескольких других «постоянных клиентов», которые так же оказывались в это время в подземке. Раньше он никого не замечал.

Пару раз «этого» не было в вагоне. Тогда Турин «ловил» его на пересадке, а, если не находил там, то возвращался, ждал следующий поезд. Чувствовал себя полным дураком, но не мог ничего с собой поделать. Иногда получалось найти его в толпе, выходящей из следующего поезда, иногда, прождав битый час, Турин понимал, что проморгал или что «этот» сегодня где-то еще.

Турин пытался придумать «этому» имя, но имя не шло. Совершенно не получалось придумать ему ничего подходящего. Турин ругал себя, давал зароки перестать искать, смотреть, думать. Обзывал себя самыми постыдными эпитетами, синонимами к которым были только матные, думал даже, что стоит обратиться со своей проблемой к специалисту, но не решился.

Как-то раз он залез в сеть и почитал рассказы жертв сталкеров. Некоторые описания были до тошноты похожи на то, чем занимался Турин, только с другой стороны. Турин ужаснулся этому, решил, что точно больше ни за что не будет делать ничего подобного. Продержался день. На следующий он уже искал знакомые волосы в толпе и нашел.

Было погано. Турин теперь отлично знал, как «этот» выглядит, как двигается, как ходит, как дышит. При этом он не знал о нем ничего, а особенно – не знал, зачем ему вообще знать. Очень хотелось услышать его голос, но «этот» никогда ничего не говорил – молча спал, сидел, слушал музыку.

Потом были жуткие три дня. Точнее – пять.

Два выходных, когда Турин не работал и, соответственно, не ездил на метро, и после три вечера подряд ничего. «Этот» просто исчез, будто никогда его и не было. Турин выходил с работы пораньше, караулил его на пересадке, ждал на перроне – ничего. Казалось, на этом все.

Часть сознания Турина была даже рада этому. Все закончилось, и значит, закончится и его мучения, его стыд, его шизофрения. Другая часть сознания изнывала. Турин не мог понять, как так выходило, что он не может больше поймать «этого» нигде. Ездил же он неделями одним и тем же маршрутом, что могло изменить планы?

В голову лезли всякие нехорошие мысли: что, если он заболел, попал в аварию, умер? Разум подсказывал, что у «этого» мог банально случиться отпуск или поменяться график, но Турин в это не верил. Он давно изучил «этого», и определил, что тот почти наверняка был студентом – рюкзачок, набитый тетрадями и распечатками, пару раз был плохо закрыт. И по возрасту тоже подходило. Больше двадцати Турин ему никак не дал бы.

В четверг Турин так разнервничался, что чуть не налетел на женщину с коляской: «этот» появился в вагоне! И ехал он не один. Рядом, держась за поручни, стояло два пацана, примерно такого же возраста. Пацаны были нормальными – не «из этих», обычные: куртки, джинсы, короткие стрижки, нормальные человеческие парни. Они что-то бурно обсуждали, показывали друг другу экраны телефонов, ржали. У всех в руке было по банке с энергетиком. Даже у «этого».

Турин никогда раньше не видел его разговаривающим. Он попытался придвинуться ближе, но открыто подходить не решался, смотрел издалека. Вагон громыхал, расслышать в этом гуле отдельные голоса никак не удавалось. Турин видел только профиль, как «этот» смеется, еще больше щурит при этом свои глаза, как делает глоток за глотком из жестяной банки. Его друзья (Турин решил, что это друзья) тоже пили, хохотали, и было так странно наблюдать эту картину. Будто бы один Турин видит, что «этот» выглядит совсем девчонкой рядом с ними, что нормальным парням должно бы быть странно стоять рядом с ним, вот так просто общаться.

Нормальным парням, да. Турин со своей одержимостью (этот синоним был лучше шизофрении) определенно не был нормальным. Задумавшись о том, почему «этот» в свою очередь дружит вот с такими, а не с какими-нибудь татуированными или проколотыми, Турин потерял бдительность. Обычно он никогда не смотрел пристально, всегда отводил взгляд, будто без цели блуждал им по вагону, чтобы не обнаружить себя. Сейчас «этот» смотрел в упор. Он поймал Турина, засек, заметил!