Владимир Лукашук - Проза жизни

– Меня не интересует, кто он для вас, – перебил его завотделением. Его внимательные глаза твёрдо посмотрели из-под густых бровей. – Здесь он прежде всего больной.

Завотделением перевёл взор на подчинённых:

– Положите его в палату.

– Так ведь, Николай Степанович, – замялся толстячок, – нет мест в палатах.

– А что у нас с женской палатой? – задал неожиданный вопрос заведующий.

Подчинённый смутился:

– Одно место пустует. Но мы же не положим его туда?

– Я не об этом. Поменяйте мужчин и женщин палатами. На освободившееся место положите этого пациента.

– Всех?.. – опешил толстячок.

– Ну да. Что удивительного? – удивился теперь завотделением. Недовольно глянул на помощника: – Для нас он – больной. И пусть до обеда его приведут ко мне на осмотр.

Вся свита вместе с заведующим двинулась дальше по коридору.

– Вот это да-а… – покачала головой медсестра Ольга. Она сегодня была вместо Светланы.

– Кто он? – осторожно спросил Вячеслав.

– О-о, это Алимов, заслуженный врач эРэСФээСэР, – с уважением сказала Ольга. – Николая Степановича весь Камышин знает. Хирург от Бога! Тебе повезло – он только что вышел из отпуска.

Охрана была недовольна. Однако прапорщик решил не усугублять ситуацию. Как-никак, не он тут начальник, вдруг придётся попасть к этому хирургу с болячками?

В коридоре началась суета, связанная с тасовкой пациентов туда-сюда. Кое-кто из них тоже ворчали криво поглядывал в сторону Вячеслава, но… Кто же будет возражать тому, от кого зависит твоё здоровье? Теперь конвоиры устроились уже возле палаты.

Вячеслав чуть не сгорал от стыда. Он старался не глядеть вокруг, чувствуя себе прокажённым среди нормальных людей. А через полтора часа его повели на приём к Алимову.

Процедура осмотра была не слишком приятной, да куда деваться! Выяснилось, что из задницы сочится кровь! Хирург пессимистично покачал головой:

– О-о… У вас внутреннее кровотечение. Готовьтесь к операции на завтра.

– Нельзя ли, доктор, без операции? – робко возразил Вячеслав. – Не хочется шкуру портить.

Алимов пожал плечами:

– Отправитесь обратно в колонию. Пусть там попробуют вылечить без операции, если смогут. Отличный вариант умереть неповреждённым снаружи.

Вячеслав вздохнул, молча махнул рукой. «Нет в жизни счастья, оно лишь в могиле» – вылезло из закромов памяти. Не предупреждение ли то было свыше?

Обед уже ему не принесли, дали только стакан молока. Он опять уставился за окно. Вспомнились чьи-то строчки: «Ты будешь, как больной, смотреть через окно. И кожа ссохнется, и мышцы ослабеют…». М-да… Доктор никак не мог поверить, что его будут потрошить, как тушку курицы. В каком-то смятении размышлял о том и сём. «Сочиню-ка я стихи Светлане», – родилась в мозгах бредовая идея. – Кстати, как там дальше в стихотворении? «Себя преодолеть…». Нет, я не собираюсь просто так сдаваться!».

На зоне Доктор немного баловался стихами, и, вроде, даже получалось что-то дельное, как говорили его кенты. Удивительно, но голова слегка прояснилась, и будто впереди замаячила надежда. Организм вдруг обрёл второе дыхание. Как говорится, пан или пропал!

Он достал из сидора тетрадку и карандаш.

***

Утром снова появилась Светлана. Вячеслав протянул ей тетрадный листочек, сложенный вдвое:

– Это тебе…

– Эй, что это?! – вскочил прапорщик. – Не положено.

Он отобрал бумагу, развернул и скользнул взглядом по ней. Хмыкнул, видимо, вспомнив что-то своё, протянул листок медсестре:

– Ладно… Возьми, коли так.

Теперь конвоир не сомневался и отпустил Светлану вдвоём с Вячеславом. Они дошли до туалета, и казашка, весело поигрывая бритвенным прибором, показала на пах Доктора:

– Тебе помочь или сам справишься?

Нет уж! Вячеслав такого святотатства над мужским самолюбием не допустит! Грубовато произнёс:

– Сам управлюсь.

Взял у Светланы бритву и скрылся за дверью.

Выбрив растительность вокруг личного достоинства, Доктор с гордым видом выполз из туалета. Тут же появилась каталка с пожилой медсестрой и знакомым толстячком. Он взгромоздился на эту громоздкую медицинскую телегу и отправился в неизвестность.

***

Очнулся Доктор поздно вечером. Он лежал совершенно один в тёмной палате. Прислушался к звукам за стеной реанимации. Ничего не слышно. В чисто-синем небе зажигались первые звёзды. «Говорят, на зоне не место для надежды. И всё-таки, как без неё быть? Ведь живу же дальше» – загорелась в душе тихая радость. Вячеслав с невероятным трудом слез с кровати и поковылял в туалет. Казалось, что кишки вот-вот вывалится. Он судорожно придерживал ладони у рубца вдоль всего живота.

На третий день Доктора перевели обратно в старую палату. Остальные больные смотрели уже доброжелательнее на бедолагу.

Почти сразу появилась Светлана. С радостью спросила:

– Всё нормально?

Зато Алимов больше не появлялся. Поговаривали, что он постоянно проводит операции. Вместо него Вячеслава осмотрел толстячок, также принимавший участие в операции. Помощник завотделения вынес приговор:

– Вроде, без осложнений.

Уже через сутки Доктора отправили на зону, и со Светланой не удалось попрощаться. Да и своему спасителю Вячеслав не сумел сказать простое «спасибо».

И вот сейчас Доктор бредёт через плац. Ему разрешили ходить без строя в столовку. Какой строй, когда отпетый уголовник обеими держался за брюхо, боясь, что на том разойдётся длинный шов! Ведь кишки упрямо пытались вылезть наружу, как из порвавшегося мешка, зашитого наспех.

Август подходил к концу. Доктор до сих пор не верил, что он и почти здоров, и скоро освободится. Честно говоря, его действительно напрягало грядущее: какова она, эта реальность, после долгого отсутствия на родной планете? Сумеет ли он приспособиться к новой жизни? На зоне всё чётко, как в заводном механизме: подъём, завтрак, проверка, развод, работа, опять развод, опять проверка, сон и так… До той поры, пока начальник ДПНК не вызовет к себе, изучающе в последний раз глянет в твою физию и скажет: «Свободен». Да, она, предопределённость на зоне, в чём-то хороша, ибо ты ни почти за что не отвечаешь. Разве что, кроме, беспечного «базара», за который в волчьей среде можно ответить продырявленной шкурой.

Однако, человек – не механизм. Многолетний режим постепенно сводит с ума. Везёт тем, кто отсидел три-четыре года. А вот после… Иные кончают самоубийством или помешательством, иных кончают твои собратья по несчастью за то или это. Выживают лишь те, кто действительно становится зверем, жестоким и хитрым. Здесь пощады почти ни от кого не жди. И то, что случилось с Доктором, не укладывалось в рамки зековской обычности.

***

– Ты уверен, что это тот самый врач? – спросила симпатичная шатенка с причёской каре, сидевшего с мужем в синем «Форд-фокусе».