Диана Крымская - Паутина

– Поздравляю, мадам, – он отвесил Ирэн шутовской поклон. – От всей души. Один маленький вопрос, не сочтите за дерзость. Чей это ребенок? – Он был уверен, что ребенок не от императора; тот давно охладел к Ирэн.

Она надменно вскинула голову.

– Это ваш ребенок, Серж. Мой и ваш. И другого ответа вы не дождетесь!

– Признаться, и не ждал. Есть такая русская поговорка; едва ли вам она будет, конечно, понятна… Назвался груздем – полезай в кузов. Я назвался им слишком давно. Так что деваться мне некуда, полезу в любой кузов, который вы изволите мне подставить. – Он разразился смехом – не истерическим, а самым настоящим, искренним. Ирэн, не ожидавшая такой реакции, растерянно смотрела на него, и это веселило Сергея еще больше. Шлюха, глупая шлюха – и больше ничего! Ей самое место в борделе Ольги Шталь!

Наконец, отсмеявшись, он произнес:

– Мадам, неужели ваша наглость не имеет границ?

– Не смейте меня оскорблять, – холодно отчеканила Ирэн, натягивая, однако, одеяло повыше. – Учтите, ваше будущее зависит только от меня. И вы сами виноваты в этом. Вы были настолько глупы, что признались в покушении на мою жизнь, защищая эту сумасшедшую девчонку, – и теперь его величество очень зол на вас. Одно мое слово – и вы пойдете под трибунал, а, может, и на каторгу. Но я могу и заступиться за вас, придумать что-то, что вас оправдает. Например, скажу, что вы учили меня стрелять, и случайно меня ранили… Я скажу так, но только… только если вы обещаете быть отныне полностью покорным мне.

– О, даю вам честное и благородное слово, ваше величество, – он снова насмешливо поклонился. Но в следующее мгновение оказался на постели, над женой, и сдавил руками ее горло. Она испуганно вскрикнула. – Вздумали мною манипулировать? Каторгой пугать? Да я с удовольствием отправлюсь туда! Это будет отдыхом после жизни с вами! – Он сжал пальцы чуть сильнее, и она забилась под ним, – не от недостатка воздуха, а от ужаса, какое, наверное, внушило ей его лицо.

– Серж… прекратите… остановитесь… – прохрипела она.

– Убью тебя, гадина! – Но пальцы его уже разжались. Нет, боже правый, он не мог!..

– П-простите… – раздался позади еле слышный дрожащий голос, и Сергей, пробормотав сквозь зубы проклятие, обернулся. Дверь, ведущая в будуар и гардеробную жены, была открыта, там стояла бледная как полотно горничная, Таня, или Тат и , как называла ее Ирэн, – последняя из длинной череды служивших у нее девушек. Она была тиха, кротка и незаметна. И Сергей в припадке злобы совсем забыл о том, что она может быть где-то рядом!

Раднецкий соскочил с кровати.

– Чего тебе? – грубо спросил он, хотя обычно был всегда очень ласков с Таней. Она побледнела еще больше:

– Я… платье ее сиятельства убирала. И на завтра новое приготовила… Прикажете идти?

– Нет, Тати, остань, – сказала Ирэн на плохом русском. – Будь в будуар, я зваль, если нужно.

Горничная присела и скрылась в будуаре, плотно закрыв дверь.

– Ну, что, Серж? – с торжеством спросила Ирэн уже по-французски. – Тати видела, как вы пытались меня задушить. Она будет свидетельницей, если я захочу.

– К черту вас и ее, – равнодушно сказал Раднецкий. Рана пылала; казалось, там развели огонь, и кто-то, находящийся в ней, то и дело перемешивал угли кочергой.

Тут вернулся Карл Витольдович. Он принес два пузырька и поставил их на столик в изголовье кровати Ирэн, которая тотчас позвала горничную, чтобы та запомнила, какое лекарство от чего и как его давать.

– Тут от изжоги средство, – объяснял врач Тане, – а здесь, в темном пузырьке, – лауданум. С ним надо быть очень осторожным. В малых дозах он обезболивает и успокаивает, в чуть больших способен вызывать галлюцинации, а в больших дозах это смертельный яд. Запомните хорошенько: пять капель на полстакана воды, не более. Вот пипетка. Пять капель принять на ночь. Утром, если боль не прекратится, можно еще три.

Таня послушно кивала.

– Она не перепутать, – благосклонно сказала Ирэн, – она есть девушка умная. Тати, сделать мне. Я скоро пить и спаль.

Таня осторожно накапала настойку из пипетки в стакан, налила воды из графина, взболтала и поставила на столик.

…Сергей проводил врача и вновь вернулся в бальную залу. Вечер между тем продолжался; но, как бывает с человеком, в жизни которого за очень короткое время происходит много разнообразных событий, Раднецкому казалось, что он вернулся сюда из страшного далека.

Он был крайне возбужден, рука очень болела и, возможно, поэтому все вокруг виделось ему каким-то неестественным, ирреальным: веселые улыбающиеся лица, смех, звон бокалов, стук каблуков по паркету, музыка… И все вызывало в Сергее отвращение, словно он присутствовал на очень плохом спектакле, разыгрываемом бездарными актерами.

Он увидел государя, непринужденно беседующего с двумя пожилыми матронами; Нащокина не заметил. Но не они сейчас занимали мысли Раднецкого. Он искал в этой толпе Аню. Елизавета Борисовна наверняка уже успокоила ее, сказала ей, что Ирэн всего лишь легко ранена. Сергей не собирался подходить к ней; теперь он знал причину ее ненависти к себе и понимал, что никогда не сможет перед ней оправдаться. Однако ему очень хотелось увидеть ее; быть может, в последний раз… Но он не видел ни девушки, ни ее тети, хотя несколько раз в котильоне мелькнуло перед ним лицо Алины Березиной, раскрасневшееся, счастливое.

– Ваше сиятельство, как чувствует себя ваша супруга? – раздался вдруг позади тихий голос. Раднецкий обернулся. Позади него стояла Марья Андреевна Березина. Лицо ее было бледным и напряженным.

– Благодарю вас, ей уже гораздо лучше, – ответил он, чувствуя, что этот вопрос задан не просто так. И оказался прав, когда она вздохнула с облегчением:

– Я очень рада. – И тут же брови ее гневно сошлись на переносице: – Этот безумный поступок Анны… Как она могла?!

– Вы знаете?

– О, да. Она сказала об этом мне и Елизавете Борисовне, перед тем, как убежать.

– Она убежала?

– Да. Лакеи сказали: выскочила из дома так быстро, что еле шубку ей подать успели, и в одних туфельках… Сумасшедшая девчонка! До Большой Морской не близко. Елизавета Борисовна, когда вернулась из библиотеки, тотчас поехала за ней.

Раднецкий смотрел на эту женщину, не зная, что сказать ей. Он убил ее сына. Знает ли она об этом? Если нет, то скоро узнает. Аня, конечно, скажет, почему она стреляла в него.

Он неожиданно подумал, что Марья Андреевна очень хороша собой. Они с дочерью похожи: обе высокие, статные, русоволосые. И глаза одного цвета: голубовато-зеленые, большие, обрамленные длинными ресницами… И покойный Андрей Столбов был тоже очень похож на мать, – вдруг вспомнилось Сергею. Те же русые кудри, светлые глаза, – они так и остались широко открытыми, когда он упал на спину на мокрый снег и умер. В них застыло удивление, – Раднецкий навсегда запомнит этот взгляд…