Диана Крымская - Паутина

Он взглянул на напольные часы: был без пятнадцати час.

«Придется поехать, – решил он, наконец. – К черту приказ императора! Я вернусь через час, если не раньше. Никто ничего не узнает». И он твердо сказал Ольге:

– Едем.

Всю дорогу до Итальянской он зевал. Глаза слипались, нестерпимо хотелось спать.

– Что с тобой? – спросила Ольга. Он не ответил; не хотелось рассказывать о своей ране и о том, что принял лекарство. Наконец, они приехали и поднялись на второй этаж, в Ольгину квартиру.

Мысль об Ане и тревога за то, как бы она не убежала и отсюда, немного взбодрили Сергея. Но Аня была в комнате; она металась из угла в угол, как волчица по клетке. Глаза ее лихорадочно блестели, щеки горели нездоровым румянцем. Две девушки, на лицах которых профессия уже оставила свои следы, встали при входе хозяйки.

– Ну, что? – спросила Ольга, вошедшая первой, кивая на продолжавшую быстро ходить по комнате Аню. Раднецкий остался за дверями; он не хотел при Ольгиных девушках какой-нибудь сцены.

– У меня уже в глазах рябит от нее, мадам, – недовольно молвила одна, постарше.

– Говорила что?

– Молчит.

– Чаю налили бы ей.

– Ничего она не хочет, мадам.

– Хорошо. Идите. – И, когда девицы удалились, сказала: – Сергей, войди.

Раднецкий вошел. Аня остановилась и остолбенело уставилась на него, как на ожившего покойника.

– Добрый вечер, Анна Ильинична, – произнес он.

– Что… что он здесь делает? – наконец, сказала она хриплым голосом, обращаясь к Ольге. Но ответил ей Сергей:

– Я приехал за вами. Моя жена жива, вы ее ранили, но очень легко. Пуля просто царапину на виске оставила.

Она недоверчиво смотрела на него.

– Я говорю правду. – Он говорил и чувствовал, что язык еле шевелится во рту. Снова потянуло в сон, неудержимо, так бы и лег прямо здесь на ковре… – Анна Ильинична, вы должны вернуться домой. Ваши маменька и тетушка очень переживают, не зная, где вы, и что с вами.

– Я не вернусь. – Она покачала головой и даже отступила назад, будто боясь, что сейчас он схватит ее в охапку и потащит из квартиры. – Я не могу… Не могу показаться им на глаза.

– Сергей, может, Гуго звать? – спросила Ольга. Она явно была настроена решительно. – Барышня ехать не хочет, надо ей поможать.

– Нет! – вскрикнула Аня, испуганно метнувшись к кровати и хватаясь за столбик. – Не поеду! Никуда не поеду!! – и добавила уже спокойнее: – Завтра. Завтра поеду. Пожалуйста. – Это было произнесено уже шепотом, как детская мольба.

В другом состоянии Раднецкий, может быть, и не послушал ее, и впрямь силком отвез бы к тете, но сейчас ему было почти все равно.

– Хорошо, – сказал он. – Ольга, до утра Анна Ильинична побудет здесь.

– Но,..– запротестовала было Ольга, но он так посмотрел на нее, что она тут же замолчала. – Я напишу записку к генеральше Лисицыной, что ее племянница в безопасном месте, пусть Гуго отвезет на Большую Морскую. Я сейчас напишу и поеду обратно домой… – Он сел к секретеру, достал из пачки лист бумаги и открыл чернильницу. – А утром Гуго отвезет туда Анну Ильиничну. – Он взял в руку перо, удивившись его тяжести, и начал медленно водить им по бумаге, едва видя, что пишет.

– Но, Сергей, так нельзя, – сказала Ольга. – Барышня хорошей семьи. Она не может здесь остаться на ночь. Сергей… да что с тобой?

Голова Раднецкого упала на стол. Ольга подошла и потрясла его за плечо, но он не шевелился.

– Вот черт! Спит. Не разбудить. Что делать теперь? – спросила она у Ани. Та пожала плечами. – Придется Гуго звать.

Гуго было приказано перенести Раднецкого в будуар и уложить там.

– А что делать с вами? – спросила, когда слуга вышел, скорее саму себя, нежели Аню, Ольга. – Куда вас на ночь поместить? У меня все комнаты заняты… Ладно, – решила вдруг она, – вы здесь останьтесь. Только обещаете – не убивать его. Обещаете?

Аня послушно закивала.

– Вы здесь ложитесь. – Ольга указала Ане на свою кровать. – Я ухожу. У меня работа. Много работы ночью. Утром приду. Давайте платье расстегну, помогу вам. Вот. Теперь ложитесь и спите.

Она ушла. Аня осталась одна. Она подошла к закрытой двери в будуар, приоткрыла ее и посмотрела в щелку. Раднецкий лежал на спине, прямо на полу, на расстеленном куске овчины, накрытый одеялом. Несколько минут Аня глядела на него, мелко дрожа. Он был совершенно беззащитен сейчас, когда так крепко спал. Она могла бы довершить начатое и отомстить за Андрея…

Но сил у нее не было, да и желания тоже. Как холодно! Она закрыла дверь в будуар, разделась, подошла к кровати, откинула покрывало и юркнула под одеяло. Какое-то время лежала, ворочаясь с боку на бок, пытаясь согреться и стуча зубами; затем все же провалилась в сон…

«Мой любимый Андрей! Сейчас у нас в Шмахтинке начало июня. Белая ночь, очень теплая. Даже жаркая. Я сижу у окна в своей спальне, смотрю на небо и вдыхаю благоухание сирени. Как она пахнет ночами! Ты помнишь, любимый: именно под сиренью, в такую вот белую ночь, ты в первый раз поцеловал меня. Мне было четырнадцать, тебе семнадцать. Но я уже тогда знала, что буду твоей, только твоей! Я тогда уже любила тебя без памяти…

Андрей, очень душно. Я распахнула окно настежь, а дышать все равно трудно. Я зажгу свечу и выйду в сад. Ты ждешь меня там, я знаю. Под нашей, под той сиренью… Я приду к тебе.

Ночная роса приятно холодит ноги… А ветра нет, сад не колышет ни листочком. Я иду по траве, неслышно ступая босыми ногами.

Все равно душно. Снять все. Сбросить с себя. Я буду Евой. А ты – Адамом. А наш сад – Эдемом… Вот она впереди, наша сирень. Я вижу тебя под нею, мой возлюбленный. Ты лежишь и спишь. Как ты прекрасен! Я разбужу тебя поцелуем, легким, как прикосновение крылышка ночного мотылька…

Проснись, мой любимый! Я пришла к тебе. Я хочу быть с тобою! Это я – твоя Аnnette!»

Раднецкий открыл глаза. Вернее – открыл в очередном сне. В эту ночь они снились ему один за другим, необычно яркие, фантасмагорические. Но этот был самым ярким и самым причудливым: над ним склонилась Анна Березина, совершенно обнаженная, со свечой в руке.

– Проснись! – звала она; глаза ее сияли, как звезды. – Проснись, любимый! Это я! Я пришла к тебе! Я твоя!

Чувство, которое заставило его протянуть ей навстречу руки и привлечь к себе, – чувство, овладевшее им в тот миг, было несравненно глубже и сильнее всего испытанного прежде; ни одну женщину, включая Ирэн, он не желал так страстно, так отчаянно.

Какая-то часть сознания Сергея, совсем крохотная, сомневалась и колебалась, говоря: «А вдруг это не сон?» Но Аня была совсем не похожа на ту девушку, которую он знал; она хотела его не меньше, чем он, ее руки и губы делали с ним то, что не позволила бы себе никогда ТА Аня Березина; ЭТА не знала стыда и была так прекрасна, так проста и так естественна в желании разделить с ним блаженство! О, нет, это не могло быть явью; совершенно не могло! А, значит, прочь сомнения и колебания!