Светлана Полякова - Храни меня, любовь

— Да, я боюсь, — шепотом призналась она себе. — Боюсь.

Сейчас ей был так нужен этот мир, именно этот. Наверное, когда появляется угроза все потерять, это самое «все» становится необходимым как воздух. Раньше, пока казалось, что это — принадлежит тебе и не может никуда деться, казалось — вот оковы, мешающие тебе двигаться. А теперь…

— Я сама мешала себе двигаться. Только сама. Глупая и самоуверенная Лора. В один момент теряющая все. Даже саму себя.

Ей впервые было грустно по-настоящему. Без примесей злобы, обиды, недовольства. Просто — грустно.

«Значит, на самом деле что-то происходит».

Она вспомнила почему-то давешнее гадание. Ну что ж… Смерть. Ее смерть — кто знает, может, это был бы наилучший выход для них всех?

«Гуд-бай, Америка, оу», — пел по радио Бутусов.

— «Где я не буду никогда», — подпела Лора. А потом они спели всю песню вдвоем, и Лоре стало казаться, что все хорошо, хотя она знала — это не так.

У нее все очень плохо.

Сейчас придет Андрей. И скажет ей, что он любит другую женщину.

Потом, увидев ее слезы, поинтересуется, почему она плачет. Ведь он ей уже давно не нужен. Она станет свободной наконец, зачем же эти слезы?

И даже если она закричит, что любит только его, он ей не поверит. И правильно сделает. Она бы сама себе не поверила.

— Но беда в том, что так оно и есть, — пробормотала она, глядя в черное окно. В темное, покрытое тучами небо, где притаилась вуайеристка-луна. Луна, конечно, подглядывала за ней, Лорой, и усмехалась.

— Ай да Лора, — прошептала Лора, вытирая тыльной стороной ладони неизвестно откуда появившиеся слезы. — Умница Лора. Кра-а-а-асавица… Вот такая вот вся Лора. — И сердито добавила: — Аж саму от себя тошнит…

Она попыталась прийти в себя. Нашла очень много трезвых, нужных, полезных доводов. Она очень честно пыталась это сделать.

Даже успокоила себя почти — ведь это она просто себе напридумывала. Ничего и нет на самом деле. Все в порядке. Он действительно устал просто от ее вывертов. И решил преподать ей урок. Она все поняла. Она будет ласковой, нежной, смиренной. Она научится его любить.

Все изменится.

«Дай мне шанс, пожалуйста…»

Она снова запнулась, как всегда, в молитве, на имени адресата. Вместо «Господа» всегда она вставляла «небо». Или «судьба». Так ей было проще. Спокойнее. Так она привыкла.

И сегодня она хотела сказать так же — но почему-то оборвала себя. Лучше уж и не называть вообще. Он ведь поймет?

За окном царила темнота и одиночество, . Теперь она знала — это слово состоит из двух корней. Одна. И — ночь… Одна в ночи. Это она, Лора. Одна. В вечной ночи теперь будет блуждать.

— Снова твои фантазии, — пробормотала она. — Ты слишком много придумываешь глупостей. Всегда.

«Но как справиться с собой?»

Скорей бы он пришел… Первый раз в жизни Лора очень хотела, чтобы ее муж пришел домой. И помог ей справиться с дурными мыслями.

Первый раз в жизни…

Но почему-то ей вспомнились строчки стихотворения о жене Мольера:

В мужьях держала гения она,

Вполне пренебрегая им.

Теперь в постель легла с другим -

Хоть и не гений он, но малый не из робких.

Строчки больно ударили, в глазах стало темно. Странное дело, когда она читала историю Арманды Мольер и по привычке ставила себя на ее место, Арманда вызывала у нее сочувствие. А теперь — нет. Презрительную жалость — как и к самой себе.

— Он же придет, ничего не случится, — прошептала она. — Он придет. Все будет как было.

Или — снисхождения не будет?

— Какая странная ночь, — сказала Шерри.

— Странная, — согласился Андрей, — Потому что в эту ночь все находят свой Ламерик.

— Не все, — покачала головой Шерри. Ее взгляд стал грустным. — Некоторые ничего не находят. И кричат от боли. Почему-то именно сегодня это ощущается очень сильно.

— Потому что мы…

Он не договорил, боясь произнести это вслух, сделать драгоценную мысль ложью и перестать верить ей. А Шерри не боялась.

— Счастливы? — спросила она улыбаясь.

В ее устах изреченное не стало ложью. Он тихо засмеялся и повторил за ней: да, счастливы. И — пусть это только ночь, единственная, от этого счастье еще острее, и — такое же невыносимое, как боль.

Впрочем, почему одна ночь?

«Потому что ты сам еще не знаешь, как сможешь встроить это счастье, посланное тебе, в размеренный порядок своей жизни. Ты этого еще не знаешь. Твоя жизнь уже не принадлежит тебе. Если бы ты встретил эту девочку раньше…»

Ты бы тогда не обратил на нее внимания, сказал ему Волк. Это ведь он, Волк, нашел ее. А Волк появился только недавно. И хотел только одного — быть с ней рядом. И сделать то, что он должен был сделать, чтобы стать бессмертным.

— Когда я была маленькая, осенью кидала монетку в реку, — сказала она. — Чтобы лето вернулось. Мне казалось, что, если я этого не сделаю, оно заблудится. Как будто лето ищет эти мои копеечки как опознавательный знак в реке… — Она засмеялась. — И знаете что?

— Знаешь, — мягко поправил он, нежно касаясь ее руки. — Иначе я чувствую себя невыносимо старым. Рухлядью. Ветошью. Говори мне «ты»…

Она отчаянно смутилась и одними губами повторила «ты», а потом рассмеялась. И продолжала:

— Однажды я не смогла бросить монетки. Я заболела, и мама не пустила меня гулять. И я так долго болела, что река успела покрыться льдом. Всю зиму и всю весну я боялась, что лета не будет из-за меня. А оно все равно наступило! И… Я не знаю, чего было во мне тогда больше. Счастья, что оно все-таки наступило, или детской обиды, что от меня в этом мире ничего не зависит… Смешная я была, правда?

— Все дети забавные, — кивнул он. — Наверное, это непросто — открывать для себя закон земного бытия… Анька тоже задает странные, философские вопросы.

Он вспомнил об Аньке, и сердце заболело, кольнуло тревогой.

А что будет с ней? Неужели ей придется расплачиваться за его счастье?

И ему стало страшно. Он теперь больше всего на свете любил двух этих женщин, маленьких, странных, смешных, похожих на птиц, запутавшихся в силках. Обе они — такие похожие — были ему бесконечно дороги. И вот он понял, что не сможет не ударить одну из них…

«Что же мы наделали, Волк?»

Что я делаю? Все стало казаться ему сейчас таким эгоистичным, таким мелким. И самое страшное было в том, что выхода он не видел.

И сам себе был смешон — нашелся, право, романтичный юноша, бросившийся в омут с головой… Ведь он взрослый. У него ребенок. Этот ребенок любит его и никогда не будет счастлив, оставшись с Лорой… А Шерри? Разве он может обманывать ее?

— Что-то случилось? — спросила она, точно угадав его мысли.

Он хотел рассказать ей о всех своих сомнениях, но не смог. «Я могу подарить ей хотя бы Ламерик», — подумал он. Сделать ее немножко счастливее.