Сергей Тарадин - Закон сохранения. Книга 1 трилогии «Связь времен»

– Бабушка, а вот ты все в лесу да в лесу. Все работаешь да работаешь. Тебе не скучно?

– Чего ж тут скучать? Дел-то, сам видишь, сколько!

– Ну а вот – не хотелось бы поехать куда-нибудь далеко-далеко, посмотреть на что-нибудь интересное?

– А мне, внучок, на чужое смотреть неинтересно. Мне любопытно на свое поглядеть: как оно растет, как на заботу мою откликается…

Дом стоял на косогоре, и с одной стороны в него можно было войти, перешагнув маленькую ступеньку, а с другой – к его второму входу – приходилось подниматься по длинной деревянной лестнице. Высушенная и выбеленная солнцем, она скрипела и раскачивалась при каждом шаге.

Кончалась лестница маленьким крылечком с перилами, и с этого крылечка было видно далеко-далеко. И, насколько хватало глаз, повсюду был лес. Он спускался в балки, поднимался на пригорки и, подернутый голубоватой дымкой, уходил вдаль.

Во всей округе дом был единственным жилищем. Называли его «лесничий кордон», хотя никакого лесника тут давно уже не было, а жили в доме два человека: пожилая женщина с длинными седыми волосами, туго увязанными под косынкой – не полная, но и не сухонькая, а крепкая, привыкшая к тяжелому труду, с упрямым взглядом серых глаз и запоминающимся узким прямым носом над обычно плотно сжатыми, до глубоких вертикальных морщинок, губами, и мальчик – худенький, с умными темными глазами, тонкими чертами лица, нежной чистой кожей и светлыми кудряшками волос, которые летом выгорали на солнце до почти белого цвета. Бабушка и внук.

Кроме нечастых поездок на рынок, связи с внешним миром почти не было, и обитатели кордона жили своим укладом, вставая с рассветом, ложась с закатом и проводя день в заботах о хозяйстве.

Заслышав поутру нестройный перезвон, мальчик перебирался по большой взрослой кровати поближе к окошку, сонно подтягивая за собой одеяло, и смотрел, как в рассветном сумраке бабушка поднимает коров, спавших летом не в хлеву, а прямо здесь, рядом с домом. Тускло отсвечивали латунью качающиеся под коровьими шеями пушечные гильзы, внутри которых на проволочках болтались и подренькивали ржавые гайки. Звались такие колокольчики «балабоны». По их перезвону вечером бабушка, чутко прислушиваясь, отыскивала буренок, куда бы те ни забредали за день.

Вставая, коровы подходили совсем близко к окну, потому что прямо под ним лежал гладкий, темноватый, похожий на огромную изюмину кусок каменной соли, «лизунец», и буренки по очереди проходились по нему своими шершавыми языками, размашисто мотая рогатыми головами.

Покончив с первыми ранними делами, бабушка и внук завтракали – на воздухе, за выскобленным деревянным столом, между малинником и большой белой русской печью.

Потом ехали за свежей водой. Пасшегося на поляне коня распутывали и запрягали в бричку, на которую ставили две-три алюминиевые фляги с крышками на защелках. Мальчик украдкой давал коню припасенный с завтрака ломоть белого домашнего хлеба, густо присыпанный солью. Конь жадно хватал его с ладони шершавыми губами, показывая огромные желтоватые зубы.

Криница была совсем близко, в балке, и к ней за несколько минут можно было сбежать, перепрыгивая с корня на корень, по круто уходящей вниз тропке, но бричкой приходилось далеко объезжать по просеке. Когда между стволами показывались сруб и высоченный журавль, мальчик брал ведро и спрыгивал с брички. Здесь все дышало влагой, и мокрая трава приятно холодила босые ноги.

Подцепив ведро к журавлю, мальчик перегибался через сруб и смотрел на воду. До нее можно было дотянуться рукой – так она была близко.

Через несколько лет какой-то турист уронит в нее мыло, и криница, замутившись, умрет навсегда. Вроде бы ерунда – кусок мыла! Но что-то случится там, в глубине, в скрытом от глаз переплетении подземных ключей, и зальет криницу мутноватая, с зеленцой, горькая на вкус вода. И даже мучимый жаждой путник, зачерпнув ее, выплюнет с отвращением и пойдет дальше в поисках другого колодца.

Но сейчас вода была кристально чистая, почти невидимая. И бревна сруба уходили в ней далеко вглубь, растворяясь в темноте. Дно у криницы не просматривалось даже в полдень. Ее так и звали – глубокая. Когда ведро разбивало зеркало нетронутой спящей воды, по срубу разлетались яркие зайчики и с бревен испуганно вспархивала стайка разноцветных бабочек.

В обратный путь, в гору, конь шел неторопливо и сосредоточенно. Проходя мимо маленькой, в четыре улья, пасеки, он заметно нервничал: прядал ушами и недовольно подергивал головой. Боялся пчел.

У кордона повозка распугивала кур, которые гуляли свободно и сами находили себе пропитание. Став на одну лапку, они второй деловито чиркали по земле, поглядывая при этом по сторонам, а потом склонялись и с интересом изучали результат раскопок – то корешок аппетитный вывернется, то испуганный жучок выскочит, то покажется кончик вкуснейшего жирного червяка.

Даже летом раз в день птицу все-таки подкармливали, чаще пшеном, и, завидев мальчика с глубокой миской, которой он черпал из мешка в чулане, куры стремглав сбегались, отталкивая и сбивая с ног друг друга. Поклевав пшена, они пили воду, смешно запрокидывая головы. Поилкой служила старая покрышка от тракторного колеса, разрезанная вдоль.

Бабушка тем временем управлялась с кормежкой свиней, и пора было идти на огород, который находился рядом с криницей, в той же балке. Аккуратно огороженный плетнем, это был маленький оазис строгого порядка среди буйства перепутавшихся кустарников, обвитых диким хмелем. В углу огорода виднелась копанка – попросту яма, до краев наполненная подземным ключом. Вода здесь была совсем не та, что в кринице, – черная. Для питья она не годилась, только на полив. Копанку вплотную окружала густая высокая трава без стеблей с длинными тонкими листьями: из нее делали щетки для побелки. Издали чудилось, будто черная гладь воды на самом деле твердая, как стекло или полированный камень, и будто кто-то вдавил ее в голубовато-зеленую подушку травы. Внука так и тянуло к этой загадочной непроглядной копанке, и бабушка, боясь, как бы он туда не упал, напугала его водяным, который-де там обитает. С тех пор мальчик обходил это место, опасливо посматривая на черную гладь: того и гляди, вздуется копанка пузырем и выпустит из себя этого жуткого водяного.

Но сама бабушка, невзирая на страшную опасность, смело зачерпывала темную воду оцинкованными ведрами, наполняя заодно и лейку внука. Огородники расходились по ровным грядкам и не торопясь тщательно поливали каждое растение.

Сняв с куста огромный, запотевший в прохладе помидор с красной шелковистой кожицей – такой тяжелый, такой ароматный, – бабушка каждый раз заново удивлялась: