Елена Сазанович - Улица вечерних услад

Мы купались ночами. Вера чудесно плавала. Иногда она не контролировала себя. И заплывала очень далеко. Мне казалось, она понятия не имела, что вода представляет опасность. В воде она чувствовала себя рыбой. И вода становилась для нее домом. Как на земле она чувствовала себя камнями, деревьями, цветами И вся земля становилась для нее домом. И я часто удивлялся, что она не умеет летать. Мне казалось, стоит ей чуть взмахнут крыльями. И она непременно оторвется от земли. И я бы нисколько этому не удивился. Где бы они ни была. Она была дома. Домом для нее стал весь мир. Наверно потому, что у нее никогда не было своего настоящего дома.

Я не на шутку боялся за нее. Наблюдая как она бесстрашно ныряет в мутную глубину. Мне становилось страшно, представив хоть на секунду, что я могу ее потерять. Кровь приливала к моим вискам. И я шептал: «Вера… Верь… Вернись, Вера…»

– Вера! – Кричал я. – Вера! – и я плыл за ней. И силой вытаскивал на берег. И осыпал поцелуями ее мокрое лицо. – Вера, вернись, Вера…

Она хохотала белыми зубами. И мы ложились на прохладный ночной песок. И я замечал, что она становится совсем другой. Она повзрослела, моя девочка. Любовь сделала ее старше. Серьезнее и мудрее. Мы каждый вечер провожали солнце. Оно повисало над высокими холмами. Красное, оно расплескивало свою красноту на весь мир.

Вера прижималась ко мне. И не отрывала взгляд от кровавого заката. И махала солнцу на прощанье рукой.

– Посмотри, – шептала она мне. – Оно уходит. Костя, но оно всегда возвращается. И это справедливо. Почему никогда не возвращаются люди, Костя?

Я успокаивал ее. Гладил по голове.

– Ты же сама говорила… Люди… Люди это еще не все, Вера. Они уходят. Но их чувства. Мысли. Их любовь она всегда возвращается. И в этом закате тоже чья – то любовь, Вера. Хотя человека уже давным-давно нет.

– Ты тоже… Я так рада, что ты тоже в это поверил.

– Мы верим в одно и то же, Вера.

– Как все бессмысленно. Костя. Когда-то я каждый день называла счастьем. И как я ошибалась. Оказывается счастье бывает только одно. И для меня оно в тебе. Иногда мне становится страшно, что все я уже не смогу подарить тебе. Потому что слишком много раздавала другим.

– Не думай об этом.

– Я не могу не думать об этом, Лобов! Пойми! Я всегда считала! Да, всегда! Что любые невзгоды. Любые поражения нужно встречать с улыбкой. Потому что всему есть замена. Как я ошибалась! И только теперь, рядом с тобой я по-настоящему поняла твоего отца. И свою вину. И Кита тоже… Разве может быть замена настоящему счастью?

Я заглушал ее слова поцелуем. И она покорно поддавалась мне. Потому что сама не могла долго переносить эту боль.

И все-таки Вера ошибалась. Даже если что-то она и раздавала когда-то другим. То, пожалуй, довольно мало. Потому что ее любовь на меня обрушилась огромной лавиной. И я даже представить не мог, что возможно большее. Ее легкомыслие, флирт канули навеки. И в ней я уже не сомневался. В ее преданности, честности. И мне было даже досадно от этого. Вера изменилась в угоду мне. И не подозревала, что ее угода меня начинала раздражать. Философ и флегматик по натуре, я тянулся к импульсивности и простоте. Я хотел иметь прежнюю Веру. Но прежней она быть уже не могла. И поэтому желание мучить ее стало посещать меня чаще и чаще.

… Вера на берегу озера собирала камушки, ракушки, водоросли. И всякую всячину, на которую способна природа. Я издали за ней наблюдал. И ловил себя на мысли, что на расстоянии она нравится гораздо больше. Наверно, потому, что на расстоянии она была прежней обезьянкой Верой. К тому же постоянная близость начинала утомлять. Во всяком случае меня.

Вера издалека улыбалась мне. И не заметила, как он подошел. Я хорошо был знаком с таким типом парней. Он был страшно похож на того усатого жлоба, который когда-то, тысячу лет назад, при мне завязал полосочку ее купальника. И у меня, как тогда, тысячу лет назад. По спине пробежали мурашки. И я невольно сжал кулаки.

И мне со всей ясностью представилась картина солнечного затмения. Про которую когда-то мне рассказывала Вера. И я уже представлял, как Вера непременно протянет ему руку. И скроется в березовой роще. Я от волнения зажег сигарету. И руки мои дрожали.

Этот усатый верзила прикоснулся к ее плечу. И она резко к нему повернулась. И отпрянула. И испуганно оглянулась на меня. Я даже не шелохнулся. И этот усач протянул ей руку. И она в гневе ударила по этой руке. И закричала. Как-то отчаянно, надрывно:

– Лобов! Лобов!

Через секунду я очутился возле нее.

– О, прошу прощения! – молодой человек галантно поклонился. – Я не знал, что это ваша жена. Еще раз прошу извинения. Но поверьте, я просто подошел познакомиться. И больше ничего.

Я ему поверил. Он был довольно смазлив. И напуган Вериным криком не меньше моего.

– И этот крик… – он посмотрел на Веру с искренним недоумением. А потом перевел на меня взгляд. – А вам, честно говоря, я завидую. Похоже, кроме вас, для вашей жены никого не существует на свете.

И он повернулся спиной. И зашагал прочь, бурча себе под нос:

– Чтобы так кричать… Если я просто протянул руку… Нелепость какая-то…

Домой мы шли молча. Вера виновато заглядывала в мои глаза. Хотя ни в чем не была виновата. Но я не отвечал на ее взгляд. Не знаю почему, но меня переполняла злость. Дома я бухнулся на диван и повернулся к стене. Я вел себя, как мальчишка.

– Костя, – Вера погладила меня по плечу. Но я недовольно дернул плечом. – Костя, ну я же не виновата. Что он… Он сам ко мне подошел. Да на таких смазливых я даже бы не взглянула, – чем больше она оправдывалась. Тем больше ярость переполняла меня. И я не выдержал.

– Ну, сознайся, моя девочка! Новое прикосновение. Новый взгляд. Разве не приятно? Да ты мысленно тысячу раз с ним от меня убегала! Меня не проведешь, Вера!

Вера закрыла лицо руками.

– Ты сумасшедший! Если они подходят ко мне. Ты сумасшедший. У меня тошнота подкатывает к горлу, когда я вижу другого. Я даже мысленно не могу… Мне кажется, что только ты один должен существовать на земле. А другие просто не имеют на это права.

Я видел, что Вере была приятна моя ревность. И она пыталась всеми силами не давать повода для нее. И не понимала, что это далеко не ревность. А скорее наоборот. Желание ревности. Желание ее легкомыслия, ее ошибок и ее солнечных затмений. Которые, как оказывается, я ценил в женщине. А покой и покорность в них меня только раздражили.

Вера продолжила меняться на глазах. Она по-прежнему любила жизнь. Но мне казалось, меня она любит гораздо больше. И это, пожалуй, главное, что меняло ее на глазах. Она стала похожа на тысячи, миллионы других женщин. Она во всем угождала мне. И не решалась сказать наперекор слово. Она научилась готовить вкусные обеды. И даже с радостью стирала мои потные рубашки. Она ревновала меня к каждому столбу. И я все чаще стал давать ей для этого повод.