Лея Кейн - Я тебя куплю

– Нахрена им это?

– Дешевизна, брат, дешевизна. – Чеховской наливает им еще. – Ты же понимаешь, что Адель на дно нас тащит. Однажды она облажается – и нас всех повяжут. Я не собираюсь гнить за решеткой.

– Ты поэтому сделал предложение Паоле? Чтобы подлизать зад ее папаше?

Взгляды братьев встречаются. Улыбка сходит с лица Чеховского. Он уже не произносит тост, молча выпивает виски и стискивает зубы.

Похоже, у Камиля отвратительные отношения не только с сестрой. Он и с братом не всегда общий язык находит. Впрочем, ничего удивительного. Нужны стальные нервы, чтобы жить с ним в ладу.

– Конфетка! – вдруг обращается Чеховской ко мне, и я едва не захлебываюсь остатками коктейля, уже ударившего в голову. – Потанцуем?

– Я? Эм-м-м…

Едва я успеваю поставить бокал на столик, как Чеховской хватает меня за руку и, подняв с дивана, тянет к лестнице. Но подорвавшийся с места Камиль задерживает меня на полпути, горой появившись передо мной. Мои пальцы выскальзывают из руки Чеховского и интуитивно упираются в твердую грудь его брата. Голова приятно кружится, и хочется выпить еще.

– Бухая уже? – рычит он, сверля меня черными глазищами.

– Была бы бухая, ты стал бы казаться симпатичнее.

– Тебя вроде только что предали? А уже тянет на танцы?

– Тебе-то что?! – развожу я руками. – Какое тебе дело до меня?!

Он делает шаг вперед, обвивает мою талию рукой и притягивает к себе.

– Если ты забыла, я напомню: я тебя купил, – напоминает гневным шепотом мне на ухо. – Ты принадлежишь мне. Моя собственность, моя вещь, моя рабыня.

– В чем дело? – К нам возвращается хмурый Чеховской. – Мы просто потанцуем, брат!

У Камиля звонит телефон. Не отпуская меня, он свободной рукой достает его из кармана, и я прекрасно вижу высветившееся фото красивой брюнетки. Невольно улыбаюсь, чувствуя, как разжимаются его тиски-объятия, и вопрос сам срывается с губ:

– Невеста?

Камиль

Не получается из медсестрички серой забитой мыши. Отвечает мне тем же дерьмом, что я лью на нее. Это не может не восхищать. В обиду себя не даст. А когда свежая рана ноет, она в настоящую стервятницу превращается.

Гребаный телефон не перестает звонить, вибрацией врастая в мою ладонь, а медсестричка выскальзывает из моих объятий. Туманной дымкой растворяется в танцующей толпе, оставив меня наедине со своими демонами.

– Чего тебе? – рычу в телефон.

– Не груби, – льется в ухо сладкий до тошноты голосок Ермаковой. – Мне доложили, что ты в нашем клубе. Может, заодно поднимешься ко мне и заберешь свои вещи?

– Мне нечего забирать. Или думаешь, покоя не дают подаренные тобой безделушки?

– А часы, что тебе отчим на шестнадцатилетие подарил?

Так вот где они! Следовало догадаться, что они у этой ведьмы остались, ведь как раз после нашего расставания я их и потерял.

Я ладонью опираюсь о перила и замечаю танцующую внизу медсестричку. Девочка двигается изящно, скованность сменилась смелостью. У брата уже слюни по колено, так и липнет к ней.

– Я занят. Завтра пришлю Азиза, ему отдашь.

– Ой, да брось! Я знаю, что в клубе ты с Романом и Паолой.

Вот как? Значит, тебе доложили, что с нами девушка, и ты решила, это Паола. Это же потрясающе! Такой шанс отомстить тебе мне может больше не представиться.

– С чего ты взяла, что мы с Паолой? Она дома. Можешь у Адель спросить. Мы в клубе с моей девушкой, – отвечаю я, наслаждаясь тоном, которым преподношу эту новость.

– Не гони, Камиль, – хохочет Ермакова. – Кто тебя, мужлана, вынесет?

– Если у тебя личная жизнь после нашего расставания не складывается, это не значит, что у меня тоже все тухло. Смирись уже, что я не вернусь. – Сбрасываю звонок, чтобы больше не слышать ее голоса, и выпиваю еще.

Каким же набитым дураком я был, когда делал ей предложение. Думал, вот оно – счастье. Подарил этой суке свою долю в клубе. Хорошо, что квартиру не успел на нее переписать. Хотя из-за воспоминаний хочется ее спалить ко всем чертям: каждый метр, каждый кусок обоев, как те ее картины, что полыхали во дворе, а я за них двое суток в обезьяннике провел. Спасибо брату, что не стал сразу вытаскивать меня оттуда. Кто знает, что я натворил бы. А так отделался воспалением легких, на которое мне вовремя намекнула та самая медсестричка.

Охренеть, уже полгода прошло! Но не было и дня, чтобы я не вспоминал Ермакову. Эта мразь глубоко засела.

Вернувшийся брат усаживается на свое место и сразу наливает нам виски, а официантка подает медсестричке второй коктейль. Та улыбается, но в глазах все еще боль. Смотрю на нее и думаю: она, совершенно посторонний мне человек, обеспокоилась о моем здоровье, в то время как моя невеста пожелала мне мучительно сдохнуть.

– Она уже знает, что мы здесь, да? – спрашивает брат, выдергивая меня из скверных мыслей.

– Конечно знает! – Ермакова подходит к нашему столику, как всегда, надушенная приторными духами, и первым делом стреляет взглядом в медсестричку. – Это же и мой клуб.

Та не теряется, ответив не менее оценивающим взглядом, скользнувшим по короткому блестящему платью.

– Позволите составить вам компанию?

Брат с ухмылкой поглядывает на меня. Готов руки потереть в предвкушении скандала.

– Часы принесла? – спрашиваю я.

– Вот они. – Кладет их на стол и снова смотрит на медсестричку. – Мы не представлены. Я Римма. Только сегодня о тебе узнала.

– А я о тебе даже не слышала, – отвечает медсестричка, соломинкой помешивая коктейль.

Брат хрюкает от смеха и отворачивается, а Ермакова бледнеет на глазах. Давно ее так не уделывали. А меня разбирает желание подлить масла в огонь. Пересаживаюсь поближе к медсестричке и, закинув руку за нее спину, указываю Ермаковой на свой диван.

– Присаживайся. С нами отметишь.

Она еле-еле натягивает на свое размалеванное лицо улыбку и уточняет:

– Что отмечаете?

– Сегодня ровно месяц, как мы с Настей встречаемся.

Медсестричка медленно поворачивает голову, смотрит мне в глаза и выговаривает:

– А кажется, я знаю тебя целую вечность.

Зря говорит, что плохая актриса. Вон как быстро в роль вошла, даже брат оливкой подавился.

– Надо же – какой срок, – морщится Ермакова, поверив нам. – Ты, Настенька, сильно губу не раскатывай. Камиль у нас мнительный, во всем ищет подвох. Придет день – и он припомнит тебе каждую копейку, что на тебя потратил.

Медсестричка переводит взгляд на нее и спокойно отвечает:

– Я ему жизнь вверила. Пока не пожалела.

Черт, детка, если так будешь продолжать, я и сам начну тебя бояться.

– Ты не забывай, глупенькая, люди с неограниченными финансами считают, что все продается и покупается. Мы для них – мусор, – язвит Ермакова.