Лея Кейн - Я тебя куплю

Он поднимается с кресла и походкой важного кота приближается ко мне. Последний раз затянувшись сигаретой, заносит руку за мое плечо и тушит окурок в тарелке, выпуская струю дыма. Взгляд его черных глаз внимательно скользит по моему лицу, задерживается на губах и переползает на щеку. Он легонько гладит ее пальцами той руки, что еще днем ударил меня и скалится:

– Ты действительно хороша. Глеба можно понять. Адель хоть и красива, но холодна. А от тебя жаром несет, страстью.

– Отойди, – прошу я, внутренне напрягаясь от его плотоядного тона.

– Не ссы, медсестричка. Я не насильник. Посуду не забудь помыть. – Он разворачивается и, по пути стянув со своего мощного смуглого тела майку, заваливается в постель. – Кстати, кресло раскладывается. Постельное в шкафу.

Я выдыхаю, прикрыв глаза:

– А вчера не мог сказать?

– Ты не спрашивала.

– Я и сегодня не спрашивала.

– Но ты спала на нем. Я просто решил, что на разложенном будет удобнее.

– Тебе говорили, что ты очень галантен? – Я собираю посуду и несу ее в мойку.

– Глеб галантен. И что? – фыркает Камиль, шурша одеялом. – Кончай там возиться и вырубай свет. Утром рано вставать.

Психанув на его вернувшуюся на место грубость, я оставляю посуду немытой, выключаю свет и усаживаюсь в кресло. Принципиально раскладывать не стану. Заставлю его совесть проснуться и научу его быть мужчиной!

Не замечаю, как засыпаю, снова тихо наплакавшись и пожалев себя. А подскакиваю от неожиданности, когда на меня заваливается тяжелая туша, от которой несет алкоголем.

Загоревшийся свет на секунду ослепляет меня, но моргнув пару раз, я замечаю, что лежу на полу под придавившим меня пьяным типом со знакомыми серо-голубыми глазами, а стоящий над нами Камиль в одном трико тычет в нас пистолетом.

– Вот т-так встреч-ча, – заплетающимся языком бормочет ночной гость, улыбаясь мне во всю свою идеально отшлифованную челюсть, и даже не пошевелившись, чтобы подняться с меня, представляется: – Роман…

Камиль

А вот и брат пожаловал!

Убрав пушку за резинку штанов, поднимаю это пьяное тело с перепуганной медсестрички и усаживаю в кресло. Вот только брат зеленеет на глазах, и приходится тащить его в туалет, чтобы не заблевал мне полквартиры.

– Какого хрена?! – Я помогаю ему сориентироваться над унитазом, не надеясь получить даже бессвязный ответ. Тут и так все ясно: с Адель разосрался и наклюкался со злости.

Умыв полудохлого его, волоком тащу к кровати и укладываю под одеяло.

– Окно открой! – бросаю медсестричке, стягивая ботинки с брата.

Стоит как вкопанная.

– Оглохла? Окно, говорю, открой!

Не нравится, что я голос повышаю. По лицу видно. Так нечего тупить!

Свежий воздух колышет занавеску, наполняя квартиру запахом осени. Медсестричка ежится, туже запахивая на себе мой халат и растерянно глядя на нас. Окидываю ее взглядом, припоминая, как оголилось ее бедро, когда брат свалил ее на пол, и улыбаюсь. Ножки у нее что надо.

– Ложись. Он теперь до утра не встанет.

Она плетется к креслу и корячится разложить его. Минуту наблюдаю за ее манипуляциями и не понимаю, что сложного в том, чтобы попросить меня помочь? Я же вроде не тиран, не кидаюсь. Или кидаюсь?

– Отойди! – Отодвигаю ее и одним движением раскладываю кресло. Достаю из шкафа простыню и плед и швыряю ей. – Сама расстелешь?

Молчит. Обиделась. Или перепугалась сильно спросонок. Так кто ж знал-то, что брат среди ночи решит тут отлежаться?

Я запираю дверь, которую он, естественно, оставил распахнутой и с воткнутыми в замок ключами, и ложусь на край кровати, где уже похрапывает мое горе. Вроде самый младший в семье, а чувствую себя нянькой.

Медсестричка возится с простыней, запутываясь в моем халате и шмыгая носом. Или снова плакала, или простыла. Наконец гасит свет и ложится, но не спит. Как и я, слушает падающие в раковину капли в ванной и о чем-то думает.

– Камиль? – тихо произносит она, когда я уже засыпаю.

– М-м-м?

– Если я откажусь от сделки, ты убьешь меня?

Что за дурацкий вопрос?! Хотел бы – пришиб бы еще вчера утром!

– Ты пожалела Глеба? – уточняю я.

– Не знаю. Я думаю… Я плохая актриса, Камиль. Я эмоциональная. Со мной у тебя ничего не получится. Подставишь себя.

– Хочешь вернуться к прежней жизни? Ее больше нет. Спалишься – и Адель до тебя доберется. Я выкручусь. Ты – нет.

Она протяжно вздыхает. Ей явно не хватает человека, которому можно выплакаться. Собеседник из меня хреновый, а советчик и того хуже. Я действую по обстоятельствам, доверяю интуиции. У меня нет планов, есть только цели, а средства по ходу подыскиваются. Например, как эта медсестричка.

Она засыпает, так ничего и не ответив, а я еще долго таращусь на занавеску с проклятым пониманием, что создал себе проблему.

Утром меня будит брат, со всей дури припечатавший мне рукой по лицу. Подскакиваю, целясь в него стволом и пугая Маркизу.

– Мля… – мычит брат, морщась от света. – Как я тут очутился?

– Это у тебя надо спросить.

Медсестричка выглядывает из-за спинки кресла, привлекая его внимание.

– Я вам все испортил, да? – Брат вылезает из постели и взглядом ищет свою обувь. – Машу ж вать… Вашу ж мать… Вот это я вчера быканул. Сначала с Адель перегавкался, потом с Паолой. Черт знает, где накидался.

– Иди душ прими. Я пока тебе крепкого чаю заварю.

Он сваливает в ванную, постанывая от головной боли и все еще пошатываясь, а медсестричка натягивает плед до самого подбородка.

– Расслабься. Ему нет до тебя дела.

Пока я вожусь на кухне, она встает и залезает в свою сумочку за зеркальцем. Долго и тщательно всматривается в отражение, разглядывая щеку.

– Ты ударил меня. Ничего не хочешь сказать?

– Иначе ты не перестала бы истерить, – отвечаю я.

– На меня никто никогда в жизни руку не поднимал.

– Да, я не Глеб. Цветочками тебя осыпать не собираюсь и лапшу на уши вешать тоже. Зато затрещину дам, которая, быть может, тебе жизнь спасет.

– Ты отвратителен, ты знаешь? С тобой невозможно разговаривать. Ты груб, невоспитан, жесток!

Она как будто специально нарывается. Забывает, с кем имеет дело. Я хватаю ее за шею, которую переломить легче, чем соломинку, и поднимаю с кресла.

– Ну-ка повтори, – шиплю ей в лицо, злясь из-за отсутствия страха в ее глазах. Она словно умерла сегодня ночью и переродилась. Совсем опустошена. До дна. – У тебя слишком длинный язык. Я ведь отрезать его могу. Нам и немой доктор сойдет. Главное – мозги и руки. Хотя, судя по тому, как вчера откинулся Череп, они у тебя не из того места растут.

– Не запугаешь, – отвечает она хрипло из-за сдавленного горла, кладет ладони на мою руку, но не пытается вырваться из хватки. – Я тебе живая нужна.