Юно Касма - Шестьдесят девять эпизодов

В нижнем отделении шкафа по-прежнему хранился ящик с моими письмами. Со временем они растеряли свой секретный характер. Судя по потрёпанному виду, моя любовная переписка нередко становилась достоянием детей сестры, которые буквально прописались у бабушки с дедушкой. Надо предупредить их, чтобы они не следовали по пути своей тётки. Им нужно совершать собственные ошибки. Надеюсь, они обращались к ним только скрасить досуг. Вряд ли был другой способ разогнать престарелую атмосферу. Столь важная, интимная часть моей прошлой жизни теперь превратилась в минутное развлечение и это… успокаивало. Былые страсти больше ничего не значили, совершенно ничего. Значит, и нынешней боли будет суждено угаснуть.

Чтобы удержать это внезапно обретённое спокойствие, я, в чём была, поспешила выйти из дома. Ни для шоппинга, ни ради чашки настоящего кофе, а не сваренной отцом бурды, ни ради встречи. Ну, вообще-то именно встреча и была в моих планах. Только не с человеком. С рекой.

Я стояла на мосту Рома, наблюдая, как Брембо делает свои последние шаги. Меня всегда пугало, как внезапно река обрывалась у шлюза: как прерванная песня, остатки звуков которой ещё не угасли, висят в воздухе. Но ведь она продолжает бороться – там, за невидимым краем. Чтобы убедиться в этом, я спустилась с моста и перешла по другую сторону шлюза. И в самом деле жива. Это подняло мне настроение.

Его не сломило даже то, что, возвращаясь домой, я заплутала и вынуждена была выспрашивать дорогу у прохожих. Оправдаться я могла только тем, что все местные улочки были на одно лицо. Различить их мог разве что навигатор, а телефон я неосмотрительно оставила дома. Мама наверняка догадалась, что я пошла к реке. Но столь долгое моё отсутствие и безуспешные попытки дозвониться могли заставить её думать, что я пошла топиться. Я прошептала:

– Не волнуйся, мамочка.

И отчётливо понимая, что успокаиваю тем только саму себя, добавила:

– Богини не умирают.

Будто бы в наказание за такую спесь, меня едва не сбила машина.

– Безголовая курица! – донеслось из открытого окна.

Я возмутилась настолько, что очнулась от эйфории. Наконец, огляделась по сторонам и поняла, что хоть и пересекала дорогу в неположенном месте, пересекала её в нужном направлении. Я уже могла разглядеть Лючию на балконе. Не дождавшись обещанного матерью дождя, она изо дня в день продолжала заливать свои настурции. Чрезмерная страсть вредила едва ли не больше безучастности.

Андреа топил меня в комплиментах? Нет, напротив: я превозносила его. А он… он принимал. Но, давайте разберёмся: в конечном итоге, я сама решала, что ему давать. Не стоит теперь обижаться, что его решение было иным. «Сама решала», – прозвучало чужеродно, будто самостоятельно решения я никогда в своей жизни не принимала.

Как бы то ни было, я раскрыла Вам пару фрагментов мозаики: своё имя и город. И его имя тоже раскрыла, род его деятельности, даже то, что он, как и я, был прикован к Милану – городу, где так просто затеряться.

Андреа. Он к своему имени относился как к расходному материалу. Мог изогнуть его, поменять. Среди коллег чаще звался «Альфой» – то ли кличкой, то ли творческим псевдонимом. Порою обращался к себе так и сам, в третьем лице.

Иногда я заходила на его страницы в соцсетях: их содержание никак не вязалось со звучным «Альфой», порождая забавный диссонанс.

Тем временем, я уже толкала дверь в свою комнату: бывшую и снова обретённую. Я и сама сейчас была диссонансом: созревшая женщина, упавшая на детский плед с узором из роз. Но отчего-то именно здесь, в атмосфере своего прошлого, мне хотелось думать о будущем.

Обыкновенно я пускала всё на самотёк. Могла притворяться, что останавливаюсь на мгновение, что обдумываю действия. На самом деле я лишь ждала нового поветрия. Которое меня подхватит, унесёт. Статичные объекты, вроде плафона лампы с узором плюща, меня пугали своей забытостью. Их никто не хотел, они десятилетиями стояли на одном месте.

Я сбивала в кучу плед, царапала ногтем плафон, отходила к двери, чтобы потребовать: «Выпустите меня!». Проблема была в том, что меня никто не держал. Даже Андреа. Даже работа. Или я не за что не держалась?

В оставленную на кухне корзину с печеньем я вцепилась так, как не цеплялась ни за что раньше. Марта переборщила с порошком, что заставлял его рассыпаться на кусочки. Я в кулинарии не сильна, просто знаю, что он существует. И кто-то сверху, очевидно, щедро приправлял им и мою жизнь. Я вспомнила.

Даже сейчас я прыснула от смеха. Его практичность и несколько трогательная вера, что при желании любому человеку всё на свете посильно, умиляла. Но сейчас к ней добавилась горечь. Никто не знал, чем всё закончится. Мне захотелось написать ему это: «Я по-прежнему люблю одну из твоих сторон».

Апулия и путь туда мне показались сном. Осознанным сном. Я ощущала прохладу в тени кипарисов и пальм. Ощущала рельеф виноградных листьев, уколы олеандра. Стряхивала с кончиков пальцев пыльцу гибискуса и тут же впивалась ими в ароматную кожицу апельсина. Но самым волшебным было встречать закаты в объятиях Андреа.

Когда его руки скользили по моему шелковому платью на всеобщем обозрении и под ним, когда случайные глаза исчезали. С ним в брачное ложе превращалась обыкновенные скамейки, пирсы, прибрежные валуны. Он любил меня, отдаваясь этому всецело.

В прибрежной деревушке, с прижарившимися к холму каменными домиками, до нас мало кому было дело. Нас замечали скорее из вежливости.

– Я хочу, чтобы ты выкупил всю деревню, – мы сидели на пляже, глядя на пылающий океан. – Что бы мы остались здесь одни.

– Навсегда?

– Навсегда.

Андреа смеялся и отводил глаза.

– Чтобы мы могли всегда сюда возвращаться, знали, что есть наше место. Чтобы мы сыграли здесь свадьбу, расселили наших друзей и родственников по пустующим домам. А потом привозили сюда детей. Здесь можно прожить лучшую из возможных жизней. Ты так не думаешь?

– Я бы лучше подумал о том, чем мы займёмся этим вечером, – он кусал мою мочку уха.

И мы строили скучнейшие планы, которые на тот момент казались венцом всей жизни.

– Закажем розового вина и миногу…

– И обязательно, возьмём хлебные палочки из той пекарни!

– Куда же без них…

В таких разговорах мальчишеский задор Андреа сменялся холодным профессиональным расчётом. В Апулию нас привела рабочая поездка, и даже самое малое развлечение он вписывал в график съёмок. Но в этой обстановке мне не хотелось видеть его таким – властным. Хотя порою, именно это его проявление маскулинности и разжигало во мне страсть. Впрочем, моя ладонь уже скользнула в карман его брюк. Я хотела его расслабить. Он не сопротивлялся, но после не подарил мне поцелуя.