Алиса Лиделл - Разрушенная Вселенная

– Я просила тебя не выражаться. Хотя бы в моем присутствии, – тяжело вздохнула Барбара, обреченно покачав головой, словно мат – единственное, что могло волновать ее.

Но, вообще-то, Шарль заметил то, что мать кусала губы, что обычно не делала, потому что помада – вещь дорогая, она должна выигрышно смотреться на устах. Так же от взгляда парня не укрылся тот факт, что в глазах Барбары действительно горело волнение. Неужели, она переживает из-за чего-то? Оу, да ладно, это женщина способна что-то чувствовать?

– Мама, мой парень пытался покончить жизнь самоубийством, а ты заливаешь мне про мою обречённую культуру речи! – зло отозвался молодой человек, выделив слово «парень» назло матери, после отвернувшись от Барбары, чтобы хоть как-то избежать ее пытливого взгляда.

Женщина прикрыла глаза ладонями, вновь качая головой. Да, Шарль прекрасно знал, что далеко не все родственники смогут свыкнуться с мыслью о том, что он встречается с парнем. Это даже звучит как-то неправильно и мерзко. Де Фоссе, например, пришлось потратить достаточно много времени, чтобы перестать кричать после каждой подобной мысли о своей влюбленности. Но Барбара переступала через все приемлемые границы. Она обратила свой протест против этих неправильных отношений на ненависть к Генри. И, если честно, это еще более отвратительно.

– Хорошо, я хотела поговорить не об этом, – ну да, конечно, Барбара разговаривает с кем-то, даже с родственниками, только когда ей что-то нужно от них. – Известны причины его глупого, безответственного и эгоистичного поведения?

Голос женщины дрогнул, а Шарль тут же сосредоточился, вновь поворачиваясь к матери лицом и проклиная себя за то, что не видел взгляда Барбары, когда та произносила эту фразу. Так, и отчего это она интересуется этим?

– Он болен, – потускневшим голосом отозвался молодой человек, – чего ты от него хочешь? Придумал себе какую-нибудь очередную проблему и решил, что пора заканчивать. В прошлый раз он, вроде, психанул из-за Хельги, с которой расстался три тысячи лет назад. Понимаешь, причина не всегда может быть логичной. Далеко не все его действия можно объяснить.

Барбара нахмурила брови и коротко кивнула головой, все еще выражая безразличие и равнодушие относительно Генри и разговора.

– Мне жаль, – ни капли искренности. – Если нужны будут деньги, то обращайся, – ладно, чего это с ней? Может быть, она связана с «самоубийством» Генри, поэтому теперь истинную аристократку мучает совесть? – Но все-таки, я думаю, что тебе стоит отказаться от этой глупой затеи. Ты можешь найти себе человека, который подойдет тебе гораздо больше. Посмотри, сколько девушек вокруг.

А нет, все в порядке, раз она вновь начинает эту тупую песню. Разве не ясно, что Шарль не может избавиться от своего сердца, которое жило лишь его образом, от мозга, в котором застыли мысли только о нем ? Солнце! Генри – единственное солнце в жизни де Фоссе, несмотря на то, что причиняет столько боли. За самое лучшее приходится платить очень дорого, но Шарль всегда будет справляться с неподъемной суммой, потому что полученное гораздо важнее потерянного.

– Я гей, – тяжело вздохнул Шарль, объясняя эту простую вещь матери в тысячный раз. – Мне не нравятся девушки. А Генри я люблю.

– Это все твоя дурь, – уверенно произнесла Барбара. – Насмотрелся на людей, ежедневно шагающих по улицам. Кто вообще разрешил им заниматься этой пропагандой?

– Да прекрати ты уже! Дело не в пропаганде! Если ты нихера не понимаешь в этом, то заткнись, пожалуйста. Ты считаешь себя интеллигентной, да? Но во Франции сейчас модно поддерживать сексуальные меньшинства. Хотя погоди… Ебать, да я уверен в том, что ты их поддерживаешь в своем этом тупом высшем обществе! Да, признайся, ты делаешь это! – Барбара все с тем же равнодушием и высокомерием смотрела на сына, но в ее глазах промелькнуло что-то на подобии стыда. – Лицемерка! – выкрикнул напоследок сорвавшийся с цепи Шарль и быстрым шагом ушел прочь с улицы, в конечном итоге бросившись бежать. Мыслям нужно дать волю, чувства нельзя запирать в себе, а срываться на матери – не самый лучший вариант. Спрятаться бы от всего этого мира, чтобы не было никаких Барбар, Генри и вообще никого и никогда.

***

– Что-то случилось?

Под огромным деревом, пожалуй, единственным на опушке, сидел самый обычный обиженный на мир подросток, который каждый день вел свою бесконечную войну с обществом, не понимающим его, проигрывая в бою, благодаря чему погружаясь в страшную депрессию, или же наоборот побеждая, устраивая себе после чего маленький, но не длительный праздник, потому что расслабляться при таких условиях ни в коем случае нельзя. Рядом по-турецки восседал маленький мальчишка, который вовсе не был сыном шейха, а являлся простым ребенком простых родителей, который переживал о судьбах остальных людей и не мог терпеть слезы на щеках близких.

Это уютное местечко напоминало картину. Основными цветами являлся зеленый – это трава – и голубой, потому что лазурное небо сегодня как никогда раньше удивляло своей безупречной чистотой. Удивительные растения с розовыми, красными, фиолетовыми, оранжевыми лепестками являлись некими элементами декора, без которых все равно было бы понятно, что имел в виду художник, но при отсутствии которых картина уже не была столь привлекательна и приятна взгляду.

Подросток сбегал сюда каждый раз, когда его сердце разбивалось на кусочки, когда внутренности сжимались и превращались в огромную кучу, где было невозможно что-либо разобрать. На опушке было тихо и нестрашно. Тут никто чужой не мог влезть в твои мысли и попытаться подарить тебе глупый взрослый совет. А вот что забыл здесь глупый мальчишка, пока было не ясно даже постоянному посетителю этого места.

– Зачем ты сюда пришел? – фыркнул парень, прижимая коленки к груди и пытаясь незаметно убрать остатки недавней истерики со щек. – Я могу разобраться со своими проблемами и без сопливых детей.

В серых глазках, кажется, просто по определению не могло возникнуть злобы. Мальчик широко улыбнулся на слова юноши и сорвал ромашку. Ребенок, который даже не умеет фокусироваться на разговоре, потому что еще слишком глуп и неумел, принялся рвать лепестки с цвета, что-то проговаривая себе под нос.

– Ты не можешь, – все так же заинтересованно играясь с несчастной ромашкой, неизвестно как провинившейся перед глупым мальчишкой, произнес непрошенный гость на этой опушке.

Тогда подростка очень сильно разозлила эта высокомерность маленького ребенка. Какого черта он вообще тут забыл? Почему он решил, что может лезть в чужую жизнь? Дети порой бывают невыносимыми придурками, с которыми просто невозможно разговаривать нормально.