Светлана Гребенникова - Мерцание зеркал старинных. Глаза судьбы

Я слушала и улыбалась: «Да-а-а, Антуанетта никогда не любила чопорности, которой славился двор ее матери, австрийской королевы Марии-Терезии. Я запомнила ее милой девушкой с легким веселым нравом и светлыми кудрями».

– Чтобы быть comme il faut, следуя правилам и веяниям новой моды, главное – не закрывать чела. Нужно делать прически, которые зрительно увеличивают лоб. Локоны и пряди, ниспадающие на лицо, виски и щеки, считаются признаком дурного тона, mauvais ton.

Даниэле красиво собрал мне волосы вверх, заколов моим любимым бриллиантовым гребнем, а часть оставил распущенными по спине. Закончив работу и получив щедрое вознаграждение, он рассыпался в комплиментах и удалился.

Я осмотрела себя: мне очень понравился созданный образ. Добавив капельку пудры и румян, я пристально вглядывалась в зеркало: не хотелось выглядеть простушкой. Слишком румяные лица, «кровь с молоком», тоже считались признаком дурного тона. На меня гордо взирала не оборванная нищенка с потухшим взглядом, а настоящая графиня. Так я себя и ощущала.

Я распорядилась закладывать экипаж. Старая коляска не вернулась из путешествия, но папа давно приобрел новую. В этот момент я сообразила, что нужно нанести визит графу – поблагодарить за прекрасные дары. Узнать, как у них дела, и поговорить с Катериной, чтобы она развеяла мои сомнения и помогла стать увереннее в той новой жизни, от которой я чуть не отказалась. Возможно, стоит отправиться вместе с ней на прогулку… Катерина была интересным собеседником, и она мне импонировала. С этими мыслями я начала спускаться вниз и встретилась с отцом, который тоже намеревался покинуть дом. Он был облачен в парадный мундир. Я удивленно посмотрела на него и, улыбаясь, спросила, нарочито обращаясь «на вы»:

– Папенька, куда это вы изволите отправиться в столь блистательном виде? Давненько я не видела вас при параде.

Отец выглядел немного уставшим, но стоило ему увидеть меня в новом образе и хорошем расположении духа, как он улыбнулся и глаза его засветились.

– Наташа, как же мне приятно лицезреть тебя в добром здравии! Ты у меня просто красавица! Я должен нанести визит в дом Шереметьевых, – увидев в моих глазах немой укор, он поспешил продолжить: – я не приглашаю тебя с собой, дочка, лишь только потому, что визит будет деловым, по государственной надобности.

Я вздернула плечики:

– Папа, в следующий раз непременно возьми меня с собой. Я там никогда не была, а мне бы этого очень хотелось. Когда-то, ты помнишь, мы с графом гостили на каком-то приеме, там присутствовал и Шереметьев, с сыном и дочерью. Но я их совершенно не помню…

Отец усмехнулся:

– Неугомонная моя бабочка! Конечно, возьму. Я заручусь приглашением на чай, и в следующий раз мы обязательно поедем вместе. Я тебя представлю и графу, и его сыну, и дочери… но она старше тебя и уже года три как замужем – за Алексеем Кирилловичем Разумовским. В их доме всегда много знатных людей, и, конечно, тебе там понравится. Правда, после смерти младшей дочери Анны граф Петр Борисович не очень жалует особняк на Фонтанке, предпочитает жить в Москве: там ничто не напоминает ему о трагедии с любимым чадом.

– Ты никогда не говорил об этом, папа. Что с ней случилось?

– Анна Петровна скончалась ужо, почитай, десять лет назад, прямо перед самым замужеством – от черной оспы. К ней посватался граф Никита Иванович Панин и получил согласие, но свадьбе не суждено было состояться. Поговаривают, ей странным образом – неведомо, кому это надо было, – подложили то ли в шкатулку, то ли еще куда лоскут материи, зараженный оспой. После кончины любимой дочери граф окончательно отошел от дел при дворе и удалился в Москву. Но сейчас особый случай: прибыл из-за границы его сын, Николай, и Петр Борисович вернулся в Петербург по важным и неотложным делам. Но об этом позже, дочка, спешу я, да и ты, похоже, куда-то собралась.

Отец явно ждал разъяснений.

– Я к Надин поеду, папа, хочу с ней посплетничать.

– Поезжай, дочка, дело молодое. Пришли весточку, если вздумаешь задержаться. А мне поспешать надобно. Негоже опаздывать к столь уважаемым людям.

С этими словами он надел головной убор и вышел из дома, сел в экипаж и отправился. Я была рада, что он не вспоминал о тревожных событиях прошлой ночи. Папа был достаточно бодр и пребывал в хорошем настроении.

Я последовала за ним. Завидев меня, лошади дружно заржали. Я подошла, встала между ними, взяла за поводья и прижала их морды к своему лицу, ощущая приятное щекотание мягких губ. Радость встречи переполняла не только меня: Беня и Яша довольно зафырчали, не пытаясь отстраниться. Так мы и стояли, прижавшись. Они дарили мне радостные чувства, на которые были способны только эти животные. Вновь обретенное единение с моими любимцами давало мне силу и уверенность, увлекая вперед, к новым приятным событиям, которые, я верила, обязательно будут.

Намереваясь сесть в коляску, я вдруг почувствовала, что кто-то наблюдает за мной, так и буравит пристальным взглядом. Мне показались знакомыми ощущения, которые сопровождали этот взгляд. Стало не по себе. Боязливо оглядевшись вокруг, но никого не увидев, я быстро вспрыгнула на облучок и резко натянула поводья. Щелкнула хлыстом над ушами лошадей и спешно тронулась к воротам. Кузьма распахнул их, и я полетела вперед. Лошади неслись во весь опор, мне даже не нужно было их подгонять: они словно чувствовали мою тревогу.

Чтобы попасть в поместье родителей Надин, мне нужно было проехать через весь город. Я специально сбавила скорость на улицах, чтобы рассмотреть горожан, проходивших предо мною, и свои любимые места: наблюдала, как они изменились за время моего длительного отсутствия.

Я выехала на берег Невы. Набережную вовсю застраивали жилыми домами и дворцами богатых вельмож. Среди них был и Мраморный дворец, подарок императрицы графу Орлову, но о нём я расскажу чуть позже. С этим строением связано знаменательное событие в моей жизни…

Берега Невы уже во многих местах были облицованы гранитом. Начали мостить давно, с Дворцовой, от Зимнего дворца до Лебяжьей канавки, далее отделали Французскую набережную, и уже завершалась облицовка Английской. По ним в большие праздники, с блистательной свитой любила прогуливаться сама Екатерина.

День был теплый, Нева спокойная, и я залюбовалась, глядя на воду. Река поражала величием и ширью. Переправиться на другой берег можно было при помощи перевозчичьих лодок, которые мерно покачивались на воде. По Неве под пение гребцов и роговую музыку плавно скользили прогулочные суда богатых горожан, одни позолоченные и обитые бархатом, другие – крытые шелковой тканью, красиво колышущейся на ветру. Гребцы, одетые в плащи и шляпы с перьями, одновременно нажимали на весла. Знать могла позволить себе подобную роскошь.