Светлана Гребенникова - Мерцание зеркал старинных. Глаза судьбы

Василий Степанович мечтал о сыне, а о дочери даже слышать не желал. Поговаривали, что, когда родилась Надин, ее отец был так опечален, что заперся в своей комнате и несколько недель кряду пил. На все просьбы жены покинуть добровольное заточение он отвечал руганью, обзывал ее обидными словами и обвинял во всех смертных грехах.

А виновата Прасковья Ивановна была лишь в том, что после замужества настояла на том, чтобы безродный Василий Степанович присоединился к старинному роду и взял фамилию жены: это было одно из условий ее согласия выйти замуж. Молодой и влюбленный Василий Степанович поспешно согласился, о чём впоследствии жалел, так как это сильно било по его самолюбию. Шло время, постепенно он смирился и с тем, что «пошел в примаки» к роду Желтухиных, и с рождением дочери. Но однажды, крепко выпив, запретил всем называть девочку родовым прозванием Прасковья, которое ей дали при крещении, и выбрал ей новое имя, Надежда. Оно быстро прижилось, да и самой малышке очень понравилось.

Василий Степанович воспитывал Надин в строгости и не скупился на затрещины и грубые слова, услышав которые, девочка могла упасть в обморок. Она была хрупкой, как статуэтка, с бледным личиком, мягкой и утонченной по натуре. То, что прививал отец, никогда ей не нравилось, но ослушаться его она попросту боялась. Часто плакала и обижалась на его выпады, жаловалась, что папа, как ей казалось, совсем ее не любит. Спартанское воспитание Василия Степановича не имело успеха. Надин отдалилась от папеньки, стараясь не расстраивать его, но как можно реже попадаться на глаза.

Прасковья Ивановна категорически отказалась рожать других детей. Возможно, у нее были какие-то проблемы со здоровьем, а может, имелись другие резоны. Она любила повторять, что у настоящей дамы из высшего общества должен быть только один ребенок, дабы не испортить безупречную фигуру.

Василий Степанович разительно отличался от жены, был на редкость смешлив, и казалось, что его нрав легок, но это было не так. Он не ограничивал себя никакими рамками. Если ему хотелось почесаться прямо за столом, то он непременно это делал, вызывая гнев Прасковьи Ивановны. При своем кажущемся добродушии он был строг и скор на расправу даже за незначительные проступки.

Я относилась к нему с почтением: Василий Степанович был дружен с отцом. Часто приговаривал, что лучшей подруги для своей дочери он и пожелать не мог, благосклонно относился ко мне и всегда радовался моему приезду, в первую очередь потому, что я обладала всеми качествами, которые он хотел воспитать в собственной дочери. Откровенно говоря, отец Надин попросту завидовал Дмитрию Валерьяновичу: он часто жаловался боевому товарищу, что не сумел вырастить дочь отважной солдаткой. Василий Степанович приходил в восторг, видя меня одетой в мужской костюм и сапоги, отважно скачущей на лошади. Когда я падала, то старалась не плакать, а он подбадривал: «Вот девка, вот молодчина, загляденье, да и только. Ох, Валерьяныч, свезло тебе – так свезло! Гляжу на нее – и Гришку вижу, такая же отчаянная голова! Хороша девка, эх, хороша!» Наденька, слыша такие похвалы, дула губки, но никогда не отвечала отцу на обидные выпады. Она была труслива и часто болела, а потому не проявляла никакого интереса ни к конным прогулкам, ни к охоте, ни к прочему, что так страстно любил ее отец. После таких его слов она еще больше тянулась к матери.

Легко спрыгнув с облучка у ворот поместья Желтухиных, я ловко приземлилась на ноги и уверенно проследовала к крыльцу. Лакей, удивленно посмотрев на меня, поклонился:

– Наталья Дмитриевна, барышня, как давно вас не было! Я рад, несказанно рад видеть вас вновь!

Я улыбнулась.

– Захар, дома ли твоя молодая хозяйка? Где родители ее, хочу поскорее со всеми поздороваться!

– Они там, в гостиной, чай пить изволят. Проходите скорее, барышня, я и докладать о вас не буду, пусть хозяева удивятся.

Сбросив накидку на руки Захара, я отправилась на поиски. Надин с родителями сидели за столом. Увидев меня, она вскочила и радостно кинулась навстречу:

– Наконец-то Наташка приехала!

Надин крепко сжала меня в объятиях, а потом, чуть отстранившись, внимательно оглядела мой наряд и улыбнулась:

– Ой, Наташа, какая же ты красивая! Выглядишь просто восхитительно!

Я лукаво усмехнулась.

– Да?! Что, не похожа я теперь на оборванку?

Наденька смущенно запротестовала:

– Ну что ты, Наташа, ты никогда не была на нее похожа. У тебя глаза сейчас… э-э-э, такие… знакомые. Я узнаю этот взгляд!

Она взяла меня за руки, и мы, смеясь, закружились по столовой. К нам подошла матушка Надин и строго погрозила пальцем:

– Будет вам, барышни! Негоже прыгать и веселиться, точно девки деревенские. Успокойтесь! Помните о своем происхождении. Даже если вы дома, забывать об этом не стоит!

Чопорно откланявшись, Надя увлекла меня в свою комнату.

– Пойдем-пойдем, Наташа, мне непременно надо рассказать тебе что-то очень важное. Безо всякого промедления! – заговорщически шептала она, – ну, пойдем, потом с папенькой расцелуешься. Мы еще спустимся сюда поговорить с родителями.

Она крепко держала меня за руку, так что я почти бежала следом.

– Надин, да подожди же, куда ты так быстро меня тащишь? Я сейчас споткнусь и упаду.

Но ее было не остановить:

– Ну что же ты, разучилась ходить на каблуках? Давай, поднимай свои юбки, и бежим скорее!

Мы влетели на второй этаж, комната Наденьки находилась посередине, между родительскими спальнями. Надин захлопнула дверь и усадила меня на кровать, взяв за руки. Сердце ее колотилось – то ли от быстрого бега, то ли от того, что она собиралась мне поведать.

– Наташа, ты не представляешь, что со мной приключилось!

Она замолчала и, взяв паузу, изо всех сил пыталась ее держать. Я не вытерпела первой:

– Ну, не томи! Если ты хочешь мне что-то рассказать, то я слушаю. Что случилось-то?!

– Наташа, мне кажется, я влюбилась! Я влюбилась так же, как ты когда-то в своего Федора…

Мой взгляд сразу помрачнел, я стала внимательно всматриваться в лицо подруги и, страшась своих догадок, спросила:

– Кто твой избранник? Только не говори, пожалуйста, что он из того же полка, что и Федор. Потому как это дело абсолютно гиблое, и я тебе не советую… Так же как и ты мне в своё время не советовала…

– Нет! Нет! – она торопливо перебила меня. – Нет! Наташа! Ну послушай меня, не перебивай, мне нужно непременно… непременно тебе открыться, и ты мне должна что-нибудь посоветовать. Потому как ты уже была в подобной ситуации…

– Ну, говори, Надя, кто он?

– Ну… ты помнишь… Он всё время возил меня в пансион… Он сначала был конюхом, а потом моим кучером…

Я удивленно посмотрела на нее и спросила: