Василий Вялый - Провинциальная хроника мужского тщеславия

– Каждому, кто продержится на ринге в поединке с чемпионом Румынии Михаем три раунда, по три минуты каждый, – голос его сорвался на фальцет, – сто долларов!

Балаганное шоу привлекало сотни зрителей. Под канаты пролез очередной искатель фортуны и бой начался. Новый соперник румына отчаянно бросился вперед, но пара точных ударов охладила его пыл, после чего Михай стал методично избивать охотника за долларами.

Вдруг во мне пробудилась отчаянная идея – выйти на ринг. Я несколько лет занимался боксом, имел спортивный разряд и надеялся продержаться три раунда. В это время противника Михая уже уносили с ринга.

– Перерыв полчаса, – снова заорал азиат.

Подойдя поближе, я сказал ему, что тоже хочу попробовать. Смерив мою фигуру презрительным взглядом, он попытался снисходительно потрепать меня по щеке. Уклонившись, я не сильно, но резко ударил его в солнечное сплетение.

– Боксер? – спросил азиат. – Иди, переодевайся.

Спустя несколько минут, облаченный лишь в красные шелковые трусы, я поднырнул под канаты. Верзила Михай, увидев меня, изобразил страх и попытку удрать с ринга. Толпа захохотала. Звук гонга возвестил о начале поединка.

Соперник был на голову выше меня, заметно крупнее и уж наверняка сильнее физически. Он ироничнопохлопал меня перчаткой по плечу и неожиданно

нанес сильный удар в голову. Я отлетел в угол ринга. Михай подбежал, чтобы добить меня, но, я поднырнул под его удар правой рукой, и он врезался в канаты. Пока румын разворачивался, я успел нанести серию хлестких ударов. Побагровевшее лицо противника приобрело зверское выражение. Его мощные удары рассекали воздух. Я быстро двигался по брезентовому настилу, стараясь не пропустить сильный удар, иначе не миновать нокаута. Шаг влево, шаг вправо, нырок под его руку и удары, удары. В начале третьего раунда он уже тяжело дышал, с трудом передвигаясь по рингу. Я же, не меняя тактики, следовал правилу прославленного боксера Моххамеда Али – «порхать, как бабочка, жалить, как оса». В какой-то миг я оказался в углу ринга, и вдруг Михай ударил меня ногой по щиколотке. Это – грязный прием профессионального бокса, позволяющий лишить соперника главного козыря – подвижности. Румын навалился на меня всем телом. Сейчас последует страшный удар. Но мне тоже приходилось участвовать в уличных драках. Я резко ударил противника в пах и навстречу его инстинктивно опущенной голове, послал мощный крюк снизу правой рукой. Помост содрогнулся от падения грузного тела. Победа!

Азиат предложил мне хороший контракт. Но я, ничего не слыша, спустился с ринга и минуту спустя, уже брел по базару, сжимая в руке стодолларовую бумажку.

Прикрывая фингал под глазом великолепным букетом роз, спешу в кафе. Ее там нет. Я облегченно вздыхаю. Еще бы – затеять такую авантюру! Заказав рюмку конька, прикуриваю сигарету. Букет уныло лежит на столе.

– Извини, я, кажется, опоздала, – восхитительные глаза цвета умбры лукаво смотрят на меня. – Зачем ты это сделал? Мы утром с Микки были на базаре и всё видели. Он даже хотел сразиться с тобой на ринге. Еле отговорила. Впрочем, я догадываюсь, зачем ты вышел на бой, – она бросает взгляд на цветы. – Это так трогательно…

Кончиками пальцев Бессинджер трогает мой синяк

– Больно?

– Нет, не очень.

– Пойдем отсюда.

Под восхищенные мужские взгляды мы уходим из кафе. Вечерний Будапешт принимает нас в свои теплые объятия. Со мной под руку идет одна из красивейших женщин планеты. Глупая улыбка застывает на моем лице. Еще не знаю, что подарит мне эта ночь. Я просто счастлив, как никогда еще не был.

Это не произведение. Это – диагноз.

Впечатлительный читатель.

Автобус, несколько раз чихнув, свернул на гравийную дорогу и, покачиваясь на выбоинах, медленно продолжал свой путь. Уткнувшись лицом в пуховую подкладку куртки, я с благодушным видом рассматривал припорошенные первым снегом деревья. Выгодный заказ на периферии, – оформление мозаичного панно в станичном клубе, – располагал к хорошему настроению. Рядом мирно посапывал мой друг и напарник – Эдик Варфоломеев. Друзья называли его Репой. Как-нибудь расскажу, почему. Хороший художник, но при этом был не дурак пропустить стаканчик – другой. (В то далекое время я был совершенно равнодушен к спиртному).

– Пьянство – классическая беда моего ремесла, – он частенько оправдывал свое пристрастие.

Разминая затекшие конечности, я потянулся и ладонью ударил соседа по плечу. От неожиданности Эдуард вздрогнул и подскочил.

– Что? Где? Приехали?

Но, увидев за окном монотонный зимний пейзаж, беззлобно выругался: – Пошел ты … – и снова опустил голову на грудь.

Наконец показалась станица. Найти клуб оказалась делом несложным – он был самым крупным строением, решительно возвышающимся среди убогих хаток. Сторож, щуря глаза от бьющих в лицо снежинок, разглядывал друзей.

– Председатель сказал поселить вас в доме Митревны, – он ткнул пальцем в белую мглу. – Пойдемте, покажу.

– А она-то сама не против? – Репа подышал в озябшие руки.

– Хто? Митревна? Так она вмэрла, – старик спешно перекрестился, – а родни нема. Хозяинуйте смело.

– О, Господи… – я непроизвольно съежился, то ли от холода, то ли от услышанного.

Минут через пятнадцать мы остановились у покосившейся саманной хатки. Сторож довольно долго возился с замком, и, наконец, скрипучая дощатая дверь нехотя отворилась перед нами. В нос ударил густой запах сушеных трав, мышей и еще чего-то неопределенного, совершенно незнакомого.

– Хлопцы, дрова в сарае. Печку топить можете? Ну, я пойду.

Но после того, как Эдик достал из сумки и поставил на стол бутылку водки «Распутин», поспешность старика явно пошла на убыль.

– Гарный был мужик, – сторож кивнул головой на этикетку – но бабы его сгубили.

– Дедушка, да ты присаживайся, думаю, твой клуб не украдут, – я заметил его замешательство.

Уже через полчаса в печке весело потрескивали дрова, а за столом, – что может быть лучше? – шла неторопливая мужская беседа.

– Сынок, а ты что не пьешь? – раскрасневшийся от тепла и выпитого сторож, слегка тронул мой рукав.

Неопределенно пожав плечами, я молча прихлебывал чай – как ответить на этот вопрос я не знал.

– Как у вас в станице говорят, дед? Не пьет – значит, або хворый, або подлюка, – Репа громко захохотал. – Ну, что, дедуся, давай помянем хозяйку.

– Митревну? А чего ж не помянуть. Интересная женщина была когда-то. Красавица. И незамужняя. Проводила своего жениха на фронт, а он-то и погиб там, сердешный. Она за всю жизнь так никого к себе и не подпустила, ни к душе, ни к телу. А какие женихи сватались! Из района даже приезжали. Всё равно – ни-ни…