Алёшка Емельянов - Полина

Нас суд заклеймил и позором облёк,

одев в кандалы, безнадёжность,

в бушлаты, бараки, в колючий лесок,

в рутину и пот, и бездолжность.

От диких морозов аж брёвна трещат.

Наш труд непосильный, с измором.

Из этого ада не выйти назад,

ведь двадцать пять лет приговора.

Арену Ананяну

Миряне и военщина

Чужих детей под нож врага,

навстречу дулам пулемётов.

Заброс в болота, жар, снега,

под бомбы тысяч самолётов.

Отправка прямо на штыки

на бойню, в рубку, под обстрелы,

на фронт, где роты и полки,

где пули, взрывы мчатся в тело.

Отсыл в любое поле, сад

без дум и совести, укоров.

Билет в один конец и в ад,

как дача общих приговоров.

Издав любой закон, резон,

сведут на казнь рабочих русов,

как приношенье жертв в сезон,

какие Молоху по вкусу.

Военный клич, святой приказ

из затрибунной старой пасти

отправит за один лишь час

в кровавый бой во имя власти.

И этот старческий посыл

устроит явь присяг и стрельбищ,

в которых чей-то муж и сын

отцом не станет ради зрелищ…

Арену Ананяну

Кабацкое тело

Фигура моя уж не храм белостенный,

а грязный, зловонный, угрюмый кабак,

что липкий, просаленный, мутно-безмерный,

в котором разруха, крик, слёзы и мрак.

В похабных рисунках, в помятом убранстве.

На полках и в кассе сплошной недочёт.

Сочится мочою и рвотою в пьянстве.

Из окон, дверей постоянно течёт.

Он сам, будто ад. Сам себе винокурня.

Он полон тоски, угнетенья, потерь.

Прибежище мальчика, лирика, дурня,

в котором несчастья, унынье без мер.

В нём нет тишины и любви или чести,

но много похабщины, злобы, посуд.

Запойное, злачное, горькое место,

какое однажды закроют, снесут…

Черепки – 35

Он пренебрёг сыновьим долгом

в своей природе и мечте,

забыл устав природы, Бога,

став буквой из ЛГБТ.

***

Тату, как граффити и акт вандализма

на стенах собора, в котором душа,

как рабские клейма на лике царизма.

Поэтому царским телам не нужна!

***

Способна решить все дела и проблемы,

унять тоскования в разных местах

и вмиг погасить расхожденья, укоры

святой миротворец, спаситель – пи*да…

***

Тут люди давно уж творят неприличье.

Девица и трое вспотевших мужчин.

И я в групповухе, наверное, лишний.

Пойду-ка домой и расслаблюсь один…

***

Весь лоб расшиб, в полу дыра,

мозоли на худых коленях,

виновно-скучная пора…

Ах, долголетний акт молений!

***

Фургон с проститутками, виски, вином,

что едет спеша в неизвестную полночь,

ко мне приближается, будто фантом.

Я жду аморальную скорую помощь…

***

Кофе – мой порох и ключ, динамит

для той двери от чулана, сарая,

лом и тротил от подвала меж плит,

пропуск в просторы закрытого рая.

***

Поэт, что пахнет детским мылом,

что нежен кожей и патлат,

влюбился в девушку Марию

и в небольшой её детсад…

***

Стремясь избежать суеты и холопства,

старух, малолеток, путан, дураков,

стараясь лишиться забот, беспокойства,

лежу за закрытым квартирным замком.

***

Совки превратились в ковши и лопаты,

гребут от народа, из недр к себе,

под маской свободы, статей демократии,

наглея, жирнея средь схем и семей…

***

Люди по офисам вдруг разбежались.

Нет работяг, слесарей, батраков.

Сотни начальников понарождались.

Только работник один у станков.

***

Стихи, словно вёсла несущие к морю

из жижи и вони родимых болот,

из плесени, жаб, из осоки и горя.

Надеюсь, мой труд из глуши увезёт!

***

Как уличный пёс у мясного киоска,

на счастья, богатства людские смотрю

усталым и бедным, завистливым мозгом

с рассвета до вечера; ночью же сплю…

Всеобщая женщина

Всеобщая женщина с разной ценою

для тощих студентов, трудяг и дворян.

Она, как служанка с судьбою цепною,

как рай поднебесный для страстных мирян.

Довольна, когда её мнут, кочегарят,

опять оживляя к любви аппетит.

Про тело фригидное люди не знают,

про то, как нутро без абсента болит.

Никто не старается душу заметить,

она-то ведь глубже, чем внешняя стать.

Туда нужен факел, не блик сигареты,

чтоб мысли узнать и принять, и понять.

Она раздаётся и всем потакает,

актёрски играет, притворно дыша,

порой для клиента ревёт или лает,

любовную прихоть по просьбе верша.

И чтоб не иссохнуть, подмазана жиром.

Три проданных входа всегда нарасхват.

Три парочки губ и медалька инжира

творят несравненный, блаженственный лад.

Печальная доля. Иль выбор по нраву?

Природная шутка иль выданный долг?

Иль так обналичила женское право?

Сманил её демон, семья иль острог?

Однажды устанет от актов обильных,

совсем надоест ремесло в том аду.

Тогда только к истинной (или бессильной)

с любовью своею я к ней подойду…

Wonderful

В пути предработно шагаю,

не видя отзывчивых глаз,

потерянно, грустно глотая

апрельский бензиновый газ.

И если на миг отрешиться

от улиц, где сор, чернозём,

в мечтательный взлёт запуститься,

придумав любовный резон,

то можно увидеть деревья,

нырянья весенних грузил

и солнце, которое греет

глубинку столичной Руси,

а также красоты всех видов,

местечки пейзажей других,

где Вы изумрудно глядите

на кофе, портрет мой и стих…

Елене Тукаловой

Miracle

Искания – истинный путь

при поиске судеб, идей.

Я – ваза средь рабских посуд.

Я – бомба среди муляжей.

Впадания в грусть и экстаз,

скитальческий образ писца

под божью диктовку и сказ,

средь ночи и божьего сна.

Собой недовольство – есть суть,

причина для новых мазков.

С лучами смешать свою муть

во имя картинных даров.

Тогда даже смерть нипочём,

коль радости, счастья озноб,

тогда я на рай обречён

за явь, оживление проб.

Вся жизнь в ожиданьях, как рок.

Но верю, средь влаги и груд

предлинный фитиль моих строк

однажды устроит салют!

Елене Тукаловой

Всякая

Известно, поэт ошибаться не может!

Узрит он и чёрта под маской святой,

узнает царицу под грязью, рогожей,

учует пророка за дальней верстой.

Вот так я и Вас рассмотрел упоённо,

легко отделив от толпы, суеты.

Амурным диаметром метко пронзённый

влюбился в тончавые чудо-черты.

Уста Ваши – дольки в соку апельсинов,

что так источают десертный амбре,

какой притягательный, спелый, красивый

в немного морозно-большом январе.

Стройна и изящна под тёмною кроной.

В Вас опыт и робость, пронзительный взгляд.

К лицу Вам кокошник, платок и корона,

дворянское платье и Евы наряд!

Собою несёте азарт вдохновенья,

итог, середину художных начал.