Евгения Багмуцкая - Давай не будем уходить

Спустя несколько лет человек, ближе которого у меня не останется никого на белом свете, крикнет в пылу обиды: «Ты всегда любила только ее!» Но потом извинится, осознав несправедливость обвинений. Я никого не любила так сильно, как ее. Да, это правда. Но разве не так влюбляются подростки, думая, что это впервые и на всю жизнь? Нет, я не думала, что Тина – тот человек, с которым я могла бы заниматься сексом и заводить детей. Но я точно знала: если она уйдет, если прекратит со мной общаться, если предпочтет мне другую подругу, то я, наверное, умру. «Не наверное, – думала я, – а точно умру». Точно. Я отдала ей свое сердце, хотя она об этом даже не просила, а я и не прочь была бы разделить его с кем-то еще, чтобы не так надоедать ей, но с кем?

Одним осенним утром Тина предложила поехать с ней и ее друзьями за город на пару дней. Я не раздумывала ни секунды. Тут же открыла шкаф, достала дорожную сумку и начала собирать вещи. У меня сразу вылетело из головы, что еще пять минут назад я должна была идти на занятия. Я хотела проводить время только с Тиной, и она это отлично знала, так как всегда сообщала мне о своих планах, наверняка не допуская мысли, что я могу не захотеть присоединиться к ней.

Я не подумала отпроситься у отца и объяснить, куда и с кем уезжаю. Я ничего ему о себе не рассказывала. Он, похоже, знал, что у меня есть подруга: видел как-то раз меня выходящей из ее машины. А однажды, вернувшись с работы домой, в коридоре столкнулся с Сергеем. Но лишь вежливо поздоровался и не задал мне после ни единого вопроса. Мы вообще почти не разговаривали. Я сомневалась, что он в принципе помнил, что я учусь в университете. Как оказалось, помнил.

Отец поймал меня в коридоре, когда я уже одевалась. Меня выдала большая сумка. Возьми я свой обычный рюкзак, можно было избежать этого неловкого разговора.

– Не хочешь мне рассказать, куда ты собралась?

– Еду с друзьями за город. – Если не можешь придумать, что соврать, всегда говори правду.

– А как же институт?

– Университет.

– Что? – растерялся отец.

– Я учусь в университете.

– Какая разница? Ты же поняла вопрос. Ты пропустишь занятия?

– Я пропущу занятия.

Отец вздохнул. Мне стало его жаль. Он давно уже не понимал, как со мной общаться. Мама понимала. Она умела крутить мной, как ей вздумается, она видела меня насквозь, а отец нет. Если у нас завязывалась воспитательная беседа, она обычно заканчивалась тем, что отец вздыхал и замолкал, не зная, что еще мне сказать, а я уходила в свою комнату или шла гулять. «Вот и сейчас, – думала я, – он просто уйдет, а я уеду».

– Боюсь, тебе придется отменить поездку и пойти на учебу, – неожиданно сказал отец и добавил тоном, каким прежде со мной не разговаривал: – Я так решил.

Я растерялась. Это было приглашение к конфликту. Но с кем? С отцом? С тем, кого мне всегда было искренне жаль и кого я не воспринимала как своего противника? Может, он и не был моим союзником, скорее, всегда пытался сохранить нейтралитет в болезненном для меня противостоянии с мамой, но и врагом он мне не был. А теперь становился. Я и мысли не допускала, что могу не поехать с Тиной. Однако и ссориться с отцом не хотела.

– Папа, я понимаю твое беспокойство, но у меня отличные оценки. Один пропущенный день ничего не нарушит. Я уеду сегодня, потому что мои друзья едут именно сегодня, в другой день они не смогут забрать меня на машине, а сама я туда не доберусь.

– Почему же ты не отпросилась у меня заранее?

– Потому что я не отпрашивалась у тебя до ухода мамы и не собираюсь делать это сейчас, – выпалила я легко, не успев подумать.

Конечно, не нужно было так говорить. Я никогда не видела папу злым или раздраженным, а сейчас он был не менее раним, чем я, и любое неосторожное слово могло вывести из себя даже такого уравновешенного человека, как он. Да и вообще, можно было найти более подходящую ситуацию для того, чтобы впервые заговорить с отцом о мамином уходе.

Он покраснел. Я испугалась, что сейчас он закричит на меня или, того хуже, влепит мне пощечину. Но он не закричал. И не ударил. Он поступил еще жестче. Он прищурился, как это делала мама, и тихим, но злым голосом вдруг спросил:

– А я смотрю, яблоко от яблони недалеко падает, да, Александра?

Александра – так меня называла мама, когда сердилась. То есть почти всегда.

– Папа, ну зачем ты так? – растерялась я.

– Ты точно такая же, как твоя мать. Точно так же сбегаешь из дома, куда и когда тебе хочется. Делаешь только то, что хочешь. Не считаешься со мной. Действительно, зачем говорить отцу, что ты собираешься где-то шляться со своими друзьями, вместо того чтобы учиться в университете, за который я плачу? Зачем вообще разговаривать со своим неудачником отцом? Ведь твоя мать меня бросила, и ты бы с радостью бросила. Жаль только, что мама сбежала, а тебя с собой не взяла. Оставила мне, словно кукушонка.

– Папа! Остановись! – вскрикнула я.

Он тут же осекся и, похоже, осознав, что наговорил, в ужасе закрыл лицо руками.

Мне стало стыдно. Все это время, пока я заводила новых друзей, занималась сексом, красила губы и сидела в барах на деньги своего отца, ему все еще было больно. Он все еще был одинок, он все еще тяжело переживал ее уход, ее предательство, и во всем мире не было у него никого, кроме него самого. Даже меня у него не было, я была для него чужой и закрытой, всю жизнь воспринимающей его любовь как данность в вечной гонке за материнским одобрением.

Я не обижалась на то, что он мне сказал. Я прекрасно понимала, что это был крик о помощи. Поэтому подошла к нему и обняла. А он обнял меня в ответ сильно-сильно, как никогда раньше не обнимал. Мы стояли так – маленькая я и большой он – в коридоре, около моей сумки, и он повторял дрожащим голосом:

– Прости меня, пожалуйста, прости!

И мне было его так жаль, что я только и смогла ему ответить:

– Все хорошо, папа, все хорошо.

Наконец он успокоился, отпустил меня и, стараясь не смотреть мне в глаза, стыдливо махнул в сторону двери:

– Ладно, иди, только напиши мне сообщение, хорошо? Когда доедешь.

Тина уже ждала в машине. Что-то было не так – это было видно по ее выражению лица. Что-то случилось, но она ни за что мне не расскажет, пока сама не захочет, поэтому я на всякий случай постаралась не слишком надоедать ей разговорами.

У метро мы подобрали двух девушек – коллег Тины. С остальными должны были встретиться на месте. Оказывается, это был корпоративный уикенд их команды, но никто не был против того, что Тина, как организатор поездки, позвала с собой лучшую подругу. Я была страшно польщена. Тина оттаивала, улыбалась нашим попутчицам, увеличивала громкость, когда по радио играли ее любимые песни. Мне было очень хорошо. Хорошо оттого, что папа меня обнимал, даже несмотря на то что сказал до этого. Хорошо оттого, что Тина позвала меня и заехала за мной. И особенно оттого, что я не сижу на занятиях, а вместо этого еду в красивой машине и слушаю музыку. Все казалось прекрасным, легким, правильным, хоть и хрупким. Таким оно и было.