Евгения Багмуцкая - Давай не будем уходить

Когда я была совсем маленькой, он часто играл со мной, смеялся, дурачился, пока мама не видит. Мы тайком от нее ели мороженое или кормили в парке голубей и собак, но с возрастом он словно тоже заболел этой ее апатией. Научился жить, разговаривать, дышать, как она: без суеты, без лишних слов и телодвижений, без эмоций. Но когда она ушла, я впервые увидела, что он плачет. Значит, ему было больно. То есть все эти годы он чувствовал почти то же, что и я: его не любят. Почему же он раньше не ушел? Ладно я, я – ребенок, ее дочь, у меня не было альтернативы – пойти и найти себе другую мать. Но что мешало ему? Из какой такой огромной любви к этой единственной в его жизни женщине он соглашался на безмолвное, незаметное, призрачное существование подле нее? Зачем это ему было нужно? Был ли он вообще когда-нибудь счастлив, кроме как на тех фотоснимках, где держит меня на руках и, глядя на меня, улыбается?

Две недели после ее ухода мы понятия не имели, где она и с кем. Потом, видимо, она позвонила или написала отцу – не мне. Запинаясь и смущаясь, папа рассказал мне за завтраком, что мама хочет подать на развод, что у нее есть мужчина и она переехала к нему в другой город. Что она передавала мне привет и обещала позвать в гости, как только устроится. И что она с радостью забрала бы меня с собой, но понимает, что у меня тут университет, друзья и налаженный быт, и не хочет меня выдергивать из моей привычной жизни. Я была уверена, что все это, кроме факта, что она нашла другого и уехала к нему, ложь, причем сочиненная моим отцом. Папа придумал все эти ее сожаления и извинения, чтобы было чем заживить мои очевидные раны. Я лишь пожала плечами и вышла из кухни, дав ему понять, что не собираюсь больше говорить с ним о матери, ни сейчас, ни позже. Вообще никогда.

Зато с Тиной у нас все шло отлично. Ей продолжала нравиться моя компания, мне – ее. Я ни секунды не чувствовала, что меня используют или пренебрегают мной. Бывало, когда мы знакомились с кем-то в баре или сталкивались с друзьями Тины, те удивлялись, узнав, что мы знакомы всего пару месяцев.

«А выглядит так, словно вы дружите всю жизнь!» – обронил один приятель Тины.

Наша с ней дружба будто началась не с самого начала, а где-то с середины: мы проскочили все экивоки и притирки и сразу стали друг другу близкими. И все же между нами оставалось еще много несказанных слов. В основном, не сказанных ею мне. Например, я так и не была лично знакома с ее бойфрендом, и говорила она о нем очень сдержанно, даже с некоторой неохотой. Меня расстраивало, что я не могу заглянуть в эту комнату ее жизни.

Впрочем, у меня такой комнаты вообще не было. И это впервые по-настоящему меня огорчало. Не только потому, что рядом с Тиной я ожила, расцвела и захотела всей этой семнадцатилетней девчачьей романтики – мы вместе покупали мне красивую одежду, я начала пользоваться косметикой и иногда носить туфли на каблуках из чересчур очевидного желания ей подражать. Дело, скорее, было в том, что рядом с Тиной, такой взрослой и самостоятельной, одним щелчком пальцев заказывающей бокал вина, я нередко ощущала себя маленькой и неопытной. Я ничего не знала о сексе и мужчинах. Я немного знала о мальчиках, но вовсе не о мужчинах, которых Тина обнимала при встречах, пока я робко топталась рядом. Мне стало казаться, что, если я не потороплюсь и не вступлю во взрослую жизнь контрацепции и плотских удовольствий, двери вагона закроются и поезд уедет без меня. Я боялась, что еще немного – и она найдет подругу постарше и поопытнее меня, чтобы уже с ней, а не с семнадцатилетней девственницей, наконец, говорить о своей личной жизни.

Тогда-то и случился Сергей. Заказывали? Получите и распишитесь.

Я сразу его заметила. Он вошел в дверь, и будто все лучи света направились в его сторону. Я уставилась на него безо всякого стеснения, привыкнув обычно в таких ситуациях быть невидимкой. К моему удивлению, он не только заметил мой взгляд, но и ответил на него заинтересованностью. Мы смотрели друг на друга, словно не могли вспомнить, откуда знакомы. Мне было одновременно и любопытно и тревожно. Я взглядом проводила его до барной стойки и отвернулась. Даже сердцебиение участилось.

Тина в это время болтала со своим приятелем, сидевшим напротив меня, а я старалась им не мешать. Вдруг ее собеседник поднял руку и помахал кому-то в другом конце бара. Я ощутила спиной, что он подзывает к нам его, этого еще неизвестного мне мужчину (мальчика? молодого человека?), и начала нервно крутить кольца на пальцах. Он подошел к нашему столику, широко улыбаясь, коротко представился Сергеем, как будто мы две минуты назад не разглядывали друг друга в упор, чуть ли не раздевая взглядами. Меня то знобило, то бросало в жар: я еще никогда так не волновалась при виде человека противоположного пола. Я страшно смущалась. Не только потому, что он мне понравился, но и потому, что чувствовала, что тоже понравилась ему. Он тоже смотрел на меня, он тоже был смущен, ему тоже было интересно, кто я, откуда и что между нами двумя сейчас происходит. Мы совпали с первого взгляда на уровне каких-то химических формул. Понятия не имею, как это работает.

С его приходом беседа за столом оживилась. Мы перешучивались, перебрасывались словами и, как всем казалось, остроумными фразами – такой себе словесный пинг-понг. Пульс мой вернулся к обычному ритму, температура тела нормализовалась, но по ладоням разлилось тепло. Мне было очень хорошо, оттого что сейчас он сидит рядом со мной и, похоже, не хочет уходить.

Но все было слишком идеально, чтобы вот так с первого выстрела попасть в самое сердце. Он заговорил о себе. Вернее, о женщинах, но вообще-то о себе. Мы же всегда говорим только о себе, о чем бы ни шла речь.

– Я только что проходил мимо станции метро, – начал рассказывать он, – и знаете, видел столько красивых девушек. Они стоят там. В развевающихся платьях. С длинными волосами. Смеются. Поправляют сережки. Хорошо пахнут. И я смотрел на них и думал: как вообще можно выбрать одну из них? как вообще можно остановиться на одной женщине на всю жизнь, когда вокруг их так много – таких прекрасных, таких загадочных, с этими своими забавными вещичками и привычками?

«Привычки-вещички, – повторила я про себя раздраженно, – мы, значит, любим уменьшительно-ласкательные словечки».

– Вот, например, что это у тебя такое? – Он протянул руку в сторону браслета на Тининой руке и погладил его, как мне показалось, слишком фамильярно для первого знакомства. – Это украшение? Холодное оружие? Это красиво или модно? Я не понимаю.

Тина покрутила браслет на руке и улыбнулась мне. Это был мой браслет. Час назад мы собирались в бар у нее дома. Я решила, что мое украшение подойдет подруге сегодня больше, и одолжила ей его на вечер. Браслет был металлический, с огромным украшением в виде хвоста павлина. На изящной руке Тины он выглядел громоздко, и это впечатляло.