Николай Чепурных - Прости мне мои капризы

– Может, и нафантазировала. Может, это самый подходящий момент для фантазий! Ведь то, что происходит с нами сейчас, в этом чудесном месте, – уже не повторится…

– Знаешь, что, Иришка?

– Что?

– Пойду-ка я отсюда!

– Куда?

– Все равно… Куда подальше! А ты, если какая опасность – кричи!

– Что кричать?

– Что хочешь. Главное – погромче! Чтобы я услышал…

– Погромче я умею. Три года пою в школьном хоре – вторым голосом. Только не надо больше никуда идти. Все! Бегу купаться!

После этих слов – барышня заторопилась.

Она быстро сняла с себя платье; аккуратно свернула, положила на песок, рядом с кроссовками.

Отстегнула лифчик, который уложила поверх платья, а затем кинула на него снятые трусики.

Резкая перемена, произошедшая с Ириной вдруг, – не лучшим образом повлияла на ее самоощущение.

Неприятное чувство незащищенности, уязвимости, очевидной беспомощности и бессилия – в том виде, в котором она теперь пребывала, перед окружающими ее величественной Природой, самим огромным, беспредельным, грозным миром, и даже перед какими-нибудь ничтожными, порхающими в воздухе, невидимыми микробами, – овладело ею.

К этому добавились и другие – малоприятные ощущения – от обрушившейся на нее прохлады.

По всему телу девушки прошла дрожь. Барышня съежилась, сжалась – как будто сделалась меньше самой себя.

Вероятно, не имея четкого представления о своих действиях в следующую минуту, – Ирина провела это время в неподвижности, то есть оставалась на том месте, где обнажилась. После чего пришли в движение ее руки – они безотчетно и импульсивно заскользили по груди, животу, бедрам. Наверное, это были попытки хоть как-то защититься от холода и, может быть, от самого нашего грозного мира. Более глубоким сделалось дыхание девушки. В общем, так ее организм переживал процесс адаптации.

В какой-то момент – всякое движение прекратилось. Руки Ирины замерли там, где их настигла поданная мозгом команда: «Стоп!».

На груди.

Ирина о чем-то размышляла. Казалось, решительные (прежде) намерения ее изменились. Она готова была уже передумать, пойти на попятную. Ведь в этой ее затее не было насущной потребности. Необходимости. Однако, мысль, что, дав задний ход, она тем самым выкажет свою слабость, – заставила ее выполнить задуманное до конца.

Девушка опустила руки.

Мысленно посчитала до десяти.

Подошла к реке.

Осторожно нащупывая ногами дно, – вошла в воду.

Разошедшиеся в стороны небольшие круги – заискрились под светом Луны.

Продолжая соблюдать осторожность, Ирина прошла вперед и остановилась там, где вода была выше коленей.

После этого она повернулась в мою сторону.

– Андрей! – раздался в тишине звонкий и, действительно громкий ее голос.

– Чего тебе?

– Ничего! Проверяю: на месте ты, или нет?

– Конечно, на месте! Куда же я денусь?

– Прекрасно! А ты меня видишь?

– Вижу!

– Хорошо?

– Плохо!

– А почему я тебя хорошо вижу?

– Не знаю! Наверное, у тебя зрение лучше!

– Я об этом не подумала! Все – купаюсь!

– Купайся!

Барышня прошла еще немного вперед…

Все это время я внимательно, неотрывно, с бешено бьющимся в груди сердцем, – следил за Ириной. За каждым ее движением! Ничего стараясь не пропустить!

В эти удивительные, счастливейшие мгновения моей жизни, она была для меня – не просто доброй, воспитанной и очень хорошенькой знакомой, а существом… понятием… явлением – гораздо большего масштаба, большей мощи и силы, нежели я мог себе представить. Центром мира! Вселенной! Всего нашего, не имеющего предела, мироздания…

Сначала, в мерцающем лунном свете, я наблюдал более-менее четко видимый, то медленнее, то быстрее двигавшийся, а то остававшийся на месте – силуэт.

Это было на берегу.

Потом, когда Ирина вошла в реку и понемногу стала от берега (и от меня) отдаляться, – «изображение» сделалось расплывчатым, смазанным.

Зато вполне отчетливо я слышал звучный плеск воды и наполненный радостью жизни, смех.

Вероятно, этот ее смех и сотворил со мной неладное…

Смейся, моя дорогая, смейся! Как чуден этот твой – заливистый, звонкий смех! Сейчас мы вместе, весело посмеемся с тобой.

То ли это я сказал вслух – довольно странную, непонятную совершенно фразу, то ли кто-то незримый произнес ее за меня…

Далее произошло самое странное.

Я перестал вдруг стоять, подобно столбу, в том месте, куда меня отправила Ирина. В один момент стянул с себя одежду, которую как попало побросал на землю.

Набрав полную грудь воздуха, словно рванул в карьер, – за одну, или две секунды преодолев разделяющее меня с рекой пространство.

Влетел в воду, вызвав волну и наделав шума.

И через мгновение – оказался рядом с ней.

Испугавшись нежданного и стремительного моего вторжения, громко вскрикнув, – Ирина отпрянула от меня. Отступила. Выставила вперед руки – точно стараясь защититься. Затем – развернулась и пустилась бежать. Так быстро, как это только возможно, когда тело наполовину находится в воде.

Я бросился за ней!

– Ирина!

Она как будто не услышала. Продолжала рассекать крепкими своими бедрами воду.

– Ирина!!!

Услышала.

Остановилась.

Я тоже остановился. И стоял на месте, не осмелившись подойти к ней ближе.

– Ирина! – в третий раз позвал я ее.

Повернулась ко мне лицом.

– Куда же ты? Зачем ты от меня бежишь?

– А как я должна была поступить? – не сразу ответила она. – Зачем ты меня так напугал? Сердце чуть не разорвалось!

Она отрывисто, тяжело дышала.

– Извини! Мне следовало тебя предупредить.

– Почему же не предупредил?

– Не успел…

– Не успел… – повторила за мной Ирина. – Сердце все еще бьется, как сумасшедшее…

Она приложила руки к груди.

Послушала.

Немного успокоилась.

Затем медленно приблизилась ко мне.

Встала близко – так близко, что и мой бедный «мотор» тоже чуть не разлетелся на части! И сказала:

– Поцелуй меня!

А я…

Словно того и ждал!

Целую Вечность!

Только…

Я не стал ее целовать. Нет! Я совершил другое. Сграбастал, дрожащую – то ли от холода, то ли от не прошедшего еще испуга (а, может, от того и другого…) – в охапку, точно соломенный сноп, стянул туго кольцом рук, как стягивают его жгутом – и давай после мять-разминать…

Она и опомниться не успела!

Трепещет бесплодно в железных моих объятьях, отчаянно пищит – тоненьким комариным писком, а сделать ничего не может! Никак ей от меня не вырваться!

Про поцелуй же, о котором она просила, я и не вспомнил…

Какая-то сумасбродная, безалаберная птица – противным и зычным голосом, похожим на карканье рассерженной и злой вороны, – прокричала у самого моего уха. И упорхнула в ночное небо. Мне даже показалось, что птица задела – огромным своим крылом – волосы на моей голове.