Ричард Брук - Волк на холме

Открыв дверь, Лука запустил верных друзей в свою берлогу, и они, еще не успев снять куртки в тесной прихожей, с новой силой атаковали его восторгами и расспросами:

– Ну ты нас ебать как напугал, братуха! Мы уж хотели по всем больницам, по списку, звонить, искать тебя! – истово, чуть ли не со слезой вещал Наци, а более спокойный Змей поддакивал:

– Как это тебя угораздило, а, Принц? Пошел на работу в гараж наниматься, а заделался спасателем на водах! Пиздец какой поворот!

– Чего за меня пугаться, вот он я, в полном порядке… Это, Змей, все твой старый хрен Катена виноват – затащил меня в забегаловку на дебаркадере у моста Реджино, мол, кофе там вкусный! Кто ж знал, что у них в меню еще и аттракцион «поймай русалку»!

Приятели загоготали, и Наци деловито уточнил:

– Русалка-то хоть стоящая была, с красивыми сиськами?.. Или так себе?

– Не успел нащупать. – отмахнулся Принц, и почему-то испытал легкую досаду – не из-за сисек, а из-за лица «русалки». Он ведь так толком и не увидел, кого спас…

Друзья зависли у него почти до самого утра, и они вместе прикончили весь запас пива и колбасы. Змей только в половине пятого спохватился, что ему через три часа открывать мастерскую, а Наци и вовсе намылился улечься спать на кухонном диване – но Принц проявил бездушие и бессердечность, и выставил рыжего хитреца за порог вместе со Змеем.

О встрече с Центурионом он не сказал ни слова – во-первых, потому, что сам еще не знал, как относиться к этому факту, а во-вторых, потому, что для их компании – и для большинства соседей по кварталу – фамилия Гвиччарди звучала не лучше, чем «бубонная чума».

Причиной тому была не столько извечная вражда романиста и лациале (1), сколько грандиозная стройка, несколько лет назад затеянная в Гарбателле некоей корпорацией, возглавляемой, как выяснилось впоследствии, родным отцом Центуриона. В ходе застройки понадобилось освободить довольно большой участок земли в юго-западной части квартала, как раз там, где находилось несколько старых и ветхих домов, склады, маленькие лавочки, торгующие хозяйственной мелочевкой, и автомастерская Сантини с примыкающим к ней паркингом…

Поначалу представители застройщика пытались решить дело миром, предлагали выкупить собственность и компенсировать затраты на переезд, правда, деньги «за развалюхи» предлагали не так чтобы большие, и охотников переезжать в другой район не нашлось. Застройщик попытался действовать угрозами и шантажом, жители ответили массовым протестом, завалили жалобами муниципалитет и мэрию; после первой драки и сломанного забора стройплощадки к делу подключились журналисты…

Борьба шла с переменным успехом несколько месяцев, и стала особенно острой, когда стало известно, что на месте старых домов и мастерской возведут деловой центр региона Лацио, с тем же названием. «Лацио» посреди Гарбателлы, неслыханная насмешка! Для насквозь романистского квартала это было все равно что кость в горле и нож в спину в одно и то же время.

Само собой, не обошлось без странных аварий и не менее странных пожаров: сначала сгорел дотла магазинчик Скарпа, а под самое Рождество девяносто третьего заполыхала мастерская Сантини… потушить ее удалось не скоро, и сгорело несколько машин, что мгновенно поставило владельца на грань банкротства: страховка не покрыла убытков.

И Скарпа, и Сантини были в числе лидеров общественного протеста, так что даже самые недалекие люди смекнули, кого тут наказывают, а кого – предупреждают. Ряды протестующих начали редеть, пошли разговоры, что бизнес-центр с офисами и ресторанами, да еще с кино, это совсем неплохо, и надо соглашаться на компенсацию, пока не поздно…

Ядро держалось, но после того, как в Гарбателлу на встречу с недовольными пожаловал новый мэр, и кое с кем побеседовал за закрытыми дверями (по слухам, в той беседе участвовал и сам синьор Филиппо Гвиччарди, председатель совета управляющих корпорацией), протест окончательно захлебнулся. Стройка пошла полным ходом, и Принц, вышедший из тюрьмы в конце февраля девяносто четвертого, обнаружил, что в квартале снесли добрый десяток домов, и с глубочайшим удивлением уткнулся в подъемные краны и бетонный каркас нового здания, растущего на месте его бывшей работы…

Время шло, жизнь текла своим чередом. Возмущение словом «Лацио», подсвеченным иллюминацией и торчащим посреди Гарбателлы, как флаг в заднице, постепенно улеглось, к стройке все привыкли. Вот только фамилия «Гвиччарди» так и осталась ненавидимой столь же сильно, как фамилии Кракси и Манфредонии. (2)

Для Принца эта история была не лучше битого стекла, насыпанного в открытую рану. Мало того, что давняя вражда с Центурионом стоила ему пули, полученной в плечо, и полутора лет в тюрьме, так еще, получалось, центурионов папаша походя поимел весь родной квартал, а самого Луку лишил стабильной работы в мастерской Сантини.

«Да если бы я знал, что эта дура – жена Бруно Гвиччарди, в жизни не стал из-за нее ноги мочить! Пусть он сам за ней в реку прыгал, пижон, вот было бы зрелище…» – яростно твердил Лука себе, без сна ворочаясь в постели, а возбужденный мозг, как перегретый кинопроектор, все крутил и крутил одни и те же кадры: мост, девушка в черном плаще, стремительно падающая вниз, зеленая мутная вода, темный силуэт лодки… бледное как полотно лицо Центуриона, с трясущимися губами, и тихий взволнованный голос:

«Ты спас мою жену. Спасибо» .

Лука глухо застонал и засунул голову под подушку.

«Еще и адресом моим интересовался, пиздюк… на пиво, что ли, решил завернуть?.. Ну пусть только явится со своими „благодарностями“. Я ему вмиг растолкую, куда он может их засунуть, все сразу!»

На этой успокоительной мысли он немного примирился сам с собой, устроился поудобнее и наконец-то задремал. Снов ему не приснилось, что было скорее плюсом, чем минусом: по ночам слишком уж часто и ярко показывали то, что видеть совсем не хотелось, а хотелось забыть раз и навсегда.

****

Утро наступило непозволительно быстро и вместе с назойливым пиканьем будильника принесло новые сюрпризы: ломоту во всем теле и головную боль. Кое-как разлепив тяжелые веки, Принц понадеялся, что у него обыкновенное похмелье, и чашка крепкого кофе быстро приведет его в форму. Он встал, сходил отлить, слегка умылся и принялся делать зарядку – разминка всех мышц и нагрузочные упражнения с гантелями и штангой были для него сродни утренней молитве, и оставались неизменным правилом даже в тюрьме.

Поначалу дело пошло на лад, ломота сменилась приятным покалыванием, тяжелый обруч перестал давить на лоб и затылок… но примерно на десятом отжимании на кулаках (3) Лука почувствовал себя до того хреново, что его затошнило, а перед глазами заплясали разноцветные звездочки.