Эндрю Кларк - Трость

Стриж мигом вспорхнул с временного насеста и полетел за воровкой над всем городом, и чуть ли не потерял, когда стражи завели её в отдельную улочку, где такие же, как и она, голодные и никчёмные, склонив свои грязные головы, ждали скорой участи. Навеса над клеткой не было, и все штыри стояли перпендикулярно домам. И в то мгновение, когда девушку бросили на землю и она разбила колени в кровь, стриж незаметно подлетел к ней и, постучав по земле клювиком, красиво защебетал. Девушка нежно натянула улыбку, поглядывая в чёрные глазные бусинки дивной птицы. Она из последних сил поднялась с земли, опёрлась о стену и, закрыв ладонями глаза, заплакала, но слёз не было… Стриж подлетел ещё ближе к её костлявой ноге и легонько кольнул, а после того как девушка вновь обратила своё внимание на него, чётко по-французски произнёс:

– Верь, и к тебе придёт спасение…

Тем временем повозка Кейсера вместе с почему-то уставшим и измотанным Корблом двинулась в направлении Мюлуза. Зимнее время года дало о себе знать: выпал первый, но уже французский снег – укрыл все злато-красные листья лёгкой белоснежной хрустящей коркой. Но мягкая тёплая температура здешних, хоть и горных, возвышенных мест дивила любопытный взор путников, зашедших в смешанный лес. Склонившиеся к земле ивы, пышные пихты, лысые буки, ольхи, мхи и лишайники – такое разнообразие видов деревьев возбуждало интерес не только немцев, но и лесных обитателей, зверей, которые уже полностью подготовились к будущей зимовке и оделись в холодные маскировочные шубки.

Вот неподалёку была слышна дикая кабаниха, которая, треща ветвями сухих деревьев, кротко и осторожно пробиралась к остальным стайным кабанам со своими новорождёнными поросятами. Детёныши старались держаться вместе и как только пришли в нужное место, стали помогать матери подготавливать себе ночлег из вороха старых и увядших листьев. Несмотря на тишину этого небольшого леса, не стоит наивно полагать, что он уснул или замер в обыкновенной суете, а звери давно распределились по тёплым местам; наоборот, они только проснулись, утро – впереди их ждут зимние испытания.

Тихая радость трепещет в этом безымянном французском лесу. Здешние звери настолько наладили свои отношения с проезжими телегами, что даже стая рыжих белок не смогла удержаться перед яркой повозкой и запрыгнула на её худую крышу. А хилые в прошлом волчата, возросшие в предгорном лесу, словно старые крепкие друзья, вальяжно перешли дорогу. Кейсер в тот момент широко раскрыл свой рот и на доли секунды пересёкся со спокойным волчьим взором.

– Т-ты видишь, видишь это?! – похлопал кучер глазами, пальцем указывая Корблу на происходящую наглость.

– Эх ты, во дают! – с точно такой же яркой и экспрессивно-радостной окраской отреагировал старик, кротко выглядывающий из бокового окна. – Вот бы сейчас курок на них, да «бах!»

– А что тебе мешает? – иронично спросил Кейсер.

– Эх, советь, мой друг… совесть… Волк-то – животное хорошее, с какой стороны ни глянь. Они чтут старших псов и действуют сообща, всегда в стаи, а когда им нужно перебраться через ущелье или горы, то вожак стаи благородно ведет всех за собой, чувствуя при этом ответственность за жизнь каждого, кто идет за ним. Да и если б кто-нибудь стрельнул бы в них раньше, разве мы бы смогли лицезреть такое чудо? Нет, они бы больше не показывались, скрылись в чаще, в глубине леса до конца своих веков. Прекрасные создания! Мудрые! Храбрые! Си-и-ильные!

– Слушай, ну а ты, случаем, характером не волк?

– Я? Да нет… Скорее, волк – это наш граф, что-то есть у него такое… эдакое волчье. Может, спокойные глаза али острые скулы… А мне всё же больше по душе птицы. Быть свободной пташкой, не представляешь, было бы прекрасно! Мечтать да парить в синеве под нежными лучами солнца, над рекой, над Парижем, над лесом, над горами – разве это не прекрасно?

– Эх, прекрасно-то это прекрасно – и так понятно, но какая из тебя свободная пташка, если даже человек ты несвободный?

– Ты о чём?..

– Ну так ты же слуга и служишь графу, почётно.

– А-а… вон про что ты… Но разве мечта о свободе не есть свобода?

– То есть ты намекаешь на то, что ты хочешь уйти из замка? – навязчиво спросил кучер, развернувшись лицом к мечтательному другу, который в этот момент в глубине кабины проверял свою рану.

– Нет, ты меня совершенно не понял, – вяло отмахнулся старик. – Зачем мне уходить от графа? Я ведь и так скоро умру…

– Что? Умрёшь? Пф-ф, да не мели чепуху, ты живее всех живых! Это я собственной кровью клянусь. Половина всех юношей нашего городка помертвее тебя будут!

– Ха, друг мой, спасибо за комплимент, но от смерти, увы, не скроешься… Она всегда рядом, крадётся и ждёт, ждёт самого удачного момента, когда твой взор будет ярок и блистателен, чтобы в мгновение сбить с толку, и дать понять человеку, насколько важна и красива была его жизнь, – философски улыбнулся старик и, вновь проверив свой сундук уже трижды за это утро, на сей раз достал из него сухой пряник и, сделав пару надкусов, предложил Кейсеру, который, не отнимая взгляда от дороги, поспешно отказался.

Они не спеша проехали лесоболотный пункт и небольшую, редко заснеженную степь, подобрались к первым ветхим одиночным домикам Мюлуза, где уже давно не обитали люди, а жили лишь бродяги, отшельники и безработные, и лишь иногда в них перекантовывались егеря. Примерно здесь Корбл перебрался на козлы к своему другу, который был непременно удивлен и осчастливлен. Следом домики на целую милю пропали в степях, скрылись от путников, ведь их следующей целью служил центр шумного города, в который они поспешно въехали. Как показалось Корблу, Мюлуз справлял какое-то празднество, но он напрочь забыл какое, однако яркое впечатление Кейсера тут же поставило всё на свои места:

– Ого, да здесь, кажется, полным ходом идёт подготовка ко Дню святых! – спохватился он, когда при приближении к небольшим вратам заметил широкие глиняные горшки с разноцветными хризантемами. – Вот это да-а… Какие красивые цветы! Эх, вот же блин, а я вот не успею принести своим родным на кладбище хризантемку… Ну, что же поделать? Жена принесет.

– Кейсер, если тебя это утешит, то я тоже не успею… да и нет у меня того, кто бы это сделал за меня… Слушай, Кейсер, а это разве не католический праздник?

– Да-да, он самый, католический, – радостно кивнул кучер.

– А почему тогда французы так ненавидят немцев? Мы же тоже, как они, католики…

Кейсер дружелюбно пожал плечами и всё же дал более-менее чёткий ответ:

– Ну-у, знаешь ли, тут совсем не в этом дело. Да и с чего ты взял, что мы католическая страна? Если только в отдельных её уголках, в нашем, например, большинство католиков, чуть северней – протестантов больше. А вот с Францией дела обстоят отнюдь не от каких-то там религий… У нас изначально не заладились с ними отношения, хотя, конечно, они с нами не как с британцами… Там всё намного хуже. В общем, как бы не потерять суть мысли. Тридцатилетняя война началась внутри нашей страны, когда столкнулись католики и протестанты, война которых разделила нашу страну на две части… Позже в войну на стороне протестантов вступила Дания, следом Швеция… Саксония, Россия, чуть позже Франция… Ох, а за католичество и гегемонию Габсбургов вступилась только Австрия и Испания… А вот почему Людовик XIII вступил в эту войну на стороне протестантов, думаю, это прежде всего из личных интересов и из-за желания захватить мантуанское наследие. Да, думаю, так и было. Франция не ступала ногой на земли Римской империи, однако под конец мира ухватила свою долю в качестве городов Мюлуза, Страсбурга, Кольмара. Французы вышли победителями в этой войне, если это так можно назвать. Так что я не особо понимаю, почему они так злы на нас, видать, такой у них нрав, что уж тут поделать? Да и мы хороши… Сами себя разваливаем. Скоро от страны останется лишь одно словцо, да и то не шибко доброе… Да и откуда вообще взялось это название – Священная Римская империя? Какая священная, если мы в собственной вере мы не можем разобраться? Какие мы римляне, если мы выходцы из варваров? Да и какая мы империя, если постоянно раздроблены на княжества?