Эндрю Кларк - Трость

– Гроб. На гроб! Скажем, мол, от нас, да-да, так и скажем, и проблем не будет и уважение! – снова повысил свой тон Йохан, но в этот раз его никто не поправил.

Именно с таким решением они вошли в порушенные деревянные ворота Хехингена. Они, утавшие, озябшие от холодка, первым делом решили отметить свою получку, да так роскошно в своих задумках, что и гляди пропьют все деньги назначенные ими же на гроб…

Однако на этом их история притормаживается и наше внимание переносится на неоднозначную ситуацию в самом Гогенцоллерне, произошедшую сразу же после изгнания крестьян из стен замка.

После того как осквернённый матом хозяина старик выпроводил мужиков, он, словно подстреленный вепрь здешних мест, вновь прибежал в тёмную цитадель и начал незнамо кому кланяться – биться лбом об пол, хотя это было неприемлемым даже для слуг, приговаривая, что он вовсе не виноват в случившемся инциденте, а что-то извне обрушилось на того мальчишку.

На вершине цитадели возле бронзового метрового колокола на мало выпирающем балконе стоял понурый, но гордый Генрих в проблеске закатных лучей. Старик хотел было подняться к нему по спиральной лестнице, расцеловать ступни, приласкать, угодить, но граф одним движением руки ментально остановил слугу на половине пути и, тяжело выдохнув, нежно промолвил:

– Корбл, я кое-что осознал… мне нужна спутница жизни…

– Что, граф, как ещё спутница жизни? Вы о чём? Это снова ваши шуточки, или?.. А как же моя оплошность!? Может, повелите отхлестать меня? Повелите же, Генрих, ну же, пожалуйста!

– К глубочайшему сожалению, мой друг, мне всё равно на твой проступок, да и, к тому же, ты выполнил большую часть моего плана… кроме того, я так устал хлестать вас одним за другим, что тут хоть нанимать палача за ваши происки – вы ничему не учитесь, либо проблема в моих подходах к воспитанию… Но это сейчас не самое главное, ведь на счёт спутницы я совершенно серьёзен… Корбл, глядя на своих горожан сквозь оконные железные прутья, в столь тяжелые дни, я смотрю и восхищаюсь их спокойствию. Не знаю, что у них там на уме, но на их лицах улыбки. Многие ходят парами и смеются, шутят, искренне улыбаются своей любви… – граф проскрипел концом трости по ржавому следу на колоколе, издался резкий жужжащий звук, от которого на секунду повело старика, – А у меня никого нет, никого… Я всю жизнь окружён лишь слугами, бывает, гостями из соседних земель, но теперь-то… Ть, даже кажется, что обо мне все забыли. А я ведь не последний человек, хотя нынче графы не ценны, можно сказать, что обузы для своих герцогов и маркизов. Чувствую… что жизнь моя теряет смысл, если в ней, конечно, он был изначально. Но теперь его точно нет.

– Господи помилуй, не говорите так граф!

– А ты смеешь мне запрещать это делать?

– Нет, нет, вы что вы, нет!

– То-то, и у тебя есть смысл жить, ведь так? Какой твой истинный смысл жизни? – спросил граф, всё ещё находясь под тенью, где изредка прослеживался его бледнолицый лик.

– Служить вам, Ваше сиятельство… – без капли лжи и лести ответил Корбл и следом поцеловал свой висящий на нити крест.

– О, я польщён, но не этого я желал слышать, однако не столько это важно, как осознание того, что настоящей любви я так и не познал…

– Как это «не познал»? Генрих, скажите, как? А как же та белокурая красавица с западных лесистых земель? Вы ведь помните ту хорошенькую девицу из Мюнстера, из Северной Рейн-Вестфалии? Она ведь дочь герцога-курфюрста Фердинанда Баварского, если мне не изменяет память? Разве у вас ничего с нею так и не было?

– Ну-с, было, Корбл, не буду скромничать, но было… Однако – обыкновенная влюблённость, страсть, что-то из этого и всё. Наивная влюблённость – не любовь. Да и к тому же её отец ещё с её рождения назначил ей помолвку с одним местным высокопоставленным прохиндеем. Так что, мой дорогой слуга, друг, я поручаю свою любовную судьбу тебе, так как ты единственный, кто меня так хорошо знает – с самого детства… Съезди по разным странам, прогуляйся, подыши свободой и под конец привези мне трёх девушек, которые смогли бы отлично сойти за роль моей жены. И начни, пожалуй, с Франции, надеюсь, что проблем на границах не возникнет… Потом через Савойское герцогство или Швейцарскую конфедерацию заедешь в Италию, точнее в её княжества, расположенные на аппенинском полустрове, в Милан, Геную, Венецию… В общей сложности, за дорогой будет следить кучер – не затеряетесь…

– Подождите, Ваше сиятельство, а закончить чьей страной? – нетерпеливо выкрикнул старик, зачем-то поглаживая свой желточный лоб.

– Ах да, забыл… Царством Русским.

Старик принял задание, и заодно пугливо кивнул, и, скрипя костями, ловко спустился вниз. Он был рад, что не был отруган, но и в то же время глубоко засомневался, что вёл разговор с именно тем графом, которого знал всю свою жизнь.

– И ещё, Корбл, – добавил граф с высоты.

– Да-да, милейший? – остановился старец, поджав хвост.

– Ты должен приехать к весне – не сметь позже! Ты меня понял?

– Да, конечно, я понял вас, ваше сиятельство!..

Следующим прохладным вечером, собрав непомерно огромную повозку и загрузив в неё массивный сундук со всем необходимым: тканями, женской одежды для будущих невест, едой и водой на пару дней, сигаретами для кучера, парой склянок алкоголя и несколькими чеканных монет – старичок Корбл, облачённый в тёплый синий потрёпанный временем наряд, вручил своему бородатому извозчику колесцовый пистолет, а к себе в краснопёрую колымагу взял литый из серебра мушкетон и длинноствольное охотничье ружье. Дрожащая от любого порыва ветра повозка была полностью собрана. Старик уселся поудобнее на заднее кресло и, похлопав ладонью три раза по декоративно ухоженной двери, дал кучеру понять, что пора отправляться в путь, и первым делом – во Францию. И две чёрные, невероятно красивые кобылки развивающимся шагом направились вниз по склону горы. Врата приоткрылись, и Гогенцоллерн стал потихоньку отдаляться от вмиг постаревшего на ещё с десяток лет Корбла. Старик мгновенно устал, будто бы вся его старческая подвижность осталась за Хёхингеном. И так же он с хворью в глазах стал осматривать замок. Издали тот выглядел иначе: весь его фасад блестел, отстроенная вновь стена становилась крепче, а по балконам замка ходил малозначимый патруль, и буквально каждый час он засыпал на месте, незаметно облокотившись на ребристые края стен или углов. Однако само здание – дворец, если его так можно назвать, по всей видимости, тосковал, ведь в этот вечер он расставался с самый преданным слугой, герольдом, другом, послом и учителем. Он расставался с Корблом, а так же гневно и нарочито придирчиво встречал холодный месяц…