Илона Якимова - Белокурый. Грубое сватовство

На южных границах Мидлотиана стояли войска, гарнизоны английского Приграничья, которыми сейчас командовал Джон Дадли, находились в состоянии боеготовности за сутки, а королева-мать и регент оба обращались к Генриху – о согласии и примирении, об обмене послами, но получали в ответ все то же: требования о передаче в руки англичан Марии Стюарт, об обручении ее с Эдуардом Тюдором, о воспитании королевы Шотландии в Лондоне, о встрече посольств в Бервике для выработки условий брачного контракта… иначе немедленная война, денег для которой в Шотландии не хватало и в лучшие годы, а вся поддержка Франции пока что была – пустозвон и самохвал Леннокс, в злобе блуждающий по Хайленду для сбора ополчения среди своих. Марию де Гиз, уж на что была выдержана, лекари и фрейлины отпаивали в личном кабинете от обморока – обговорила с Садлером все тонкости, закончила прием, распустила ближних лордов, весьма любезно простилась с горцами и теми, кто не стоял открыто за регента, а чуть вошла к себе – упала замертво в нервном припадке. Какая там вдова, ищущая третьего мужа… больше всего на свете она, поставленная между выбором «война или обручение дочери», боялась – и справедливо – разлучения со своим ребенком. Для того, чтоб этого избежать, возможно, ей придется наружно согласиться и на английский брак – тогда регент выпустит ее месте с дочерью из Линтлитгоу в Стерлинг… «Партия регента и английского брака» была такова: Ангус, Питтендрейк, Глэмис, Гленкэрн, Кассилис, Флеминг, Сомервилл, Грэй. «Партия королевы-матери» состояла из Хантли, Леннокса, Аргайла, Сазерленда, приора Пейсли, Мэтвена, архиепископа Сент-Эндрюсского, епископов Глазго, Росса, Морэя, Брихина. Ни к одной из сторон не склонялись Эрскин, Ситон и Марискл – точней, пока что выбирали момент, когда бы склониться к стороне победителей. Босуэлла все считали негласно стоящим за англичан – он и не отрицал, ни в личных комнатах королевы, ни прилюдно, тем более, что Арран намекал на возврат ему должностей и состояний, сам Ангус снисходил до того, чтоб здороваться при случае, а многоумный Питтендрейк был необычайно любезен. Чепец хорошенькой леди Ситон трясся от возмущения, ходуном ходили жемчужные слезки на биллименте, когда она услыхала об этом отступничестве кузена, но даже ради нее Патрик Хепберн оставался непреклонен в своих убеждениях. Пылкий Сазерленд перестал делить с Босуэллом попойки и говорил с ним при встречах едва ли не откровенно вызывающе. Леди Флеминг злорадствовала и предрекала предательство.

Ее предсказание сбылось.

Они повидались перед отъездом Аргайла – Гиллеспи Рой Арчибальд, прощаясь, гладил крупные головы белых собак, и жесте его было столько нежности, сколько никогда не встречалось в прикосновении к женщинам, ни даже к собственным детям.

– Мы скоро увидимся, Босуэлл, – веско молвил он, – не думаю, что этот балаган затянется надолго. Поднимается ветер. Не вставай на поле без меня, как бы не сдуло! Этот болван Мэтью Стюарт вцепился в блохастую шкуру Аррана преждевременно, тот и стряхнул его с себя, просто мотнув ухом…

Тролль повизгивал тонко, словно новорожденный поросенок, тыкаясь рылом в раскрытую ладонь хозяина, Фрейя прижималась к сапогам Кемпбелла и скулила. Граф Аргайл отбывал на юг – в числе пятнадцати благородных заложников, которых Генрих Тюдор затребовал от шотландцев в подтверждение честности их намерений в переговорах об английском браке. Уже около месяца Питтендрейк просиживал штаны в Хэмптон-Корте и Гринвиче, улещивая короля на более мягкие, чем поначалу, условия – и потому сэру Джорджу некогда было приглядывать за происками Белокурого.

– Когда я вернусь, – продолжал Кемпбелл, и в светлых глазах оборотня мелькнул белый огонек, – а я вернусь скоро… мы зажжем пустоши от Перта до Эдинбурга во второй раз! И уж так полегоньку новый пожар не потушим.

Но его собаки долго тосковали по хозяину, Рой возвратился только к первому июля – вместе с проектом мира, прозванного, по месту окончательных переговоров, Гринвичским, и с требованием Генриха Тюдора к шотландской стороне ратифицировать этот мир скорейше.

Шотландия, Ист-Лотиан, Хейлс, июнь 1543

Весь май Белокурый опять был с пустым кошелем – хотя и стряс с арендаторов, сколько смог. То, что получал, тут же рассеивалось, словно дым, едва учтенное книгами Джибберта Ноблса. Если бы тогда пришел к Хепберну дьявол и предложил настоящую цену в полновесных кронах, граф не слишком замедлил бы со сделкой, убежденный, что епископ Брихин при случае поможет с ее расторжением. И тот, пожалуй, помог бы – даже с дьяволом, но уже не с деньгами. Кому бы продаться? – никогда этот вопрос не стоял столь волнующе и остро.

– Французам, – подсказал Хаулетт Хей, весьма забавляясь метаниями графа вдоль и поперек внутреннего двора Хейлса, снедающее его беспокойство ума Патрик угоманивал, расхаживая вдоль фасада часовни. – Когда от них прибудет настоящий посол.

Босуэлл поднял долгий лихорадочный взор на своего капитана:

– О да, – отвечал он. – Всенепременнейше. Когда прибудет. Но имей в виду, к тому моменту я должен уже продать им что-то существенное. Пока же мои успехи на этом поприще не слишком велики… а тут еще этот вязкий союз с Питтендрейком!

Мэг МакГиллан, сидя на ступенях башни Горлэя, перебирала вещи для штопки, за работой порой поднимая голову, пристально глядя на Босуэлла – глаза ей слепило майское солнце, она щурилась. Птичница кормила голубей, даже снаружи башни был слышен гром их крыльев.

– Так я почищу «щеколды» и аркебузы по первой сотне? – понимающе переспросил Хей. – Чтоб у нас был шанс дожить до прибытия посла… чем ты заплатишь, если статьи Тюдора, тобой подписанные, будут обнародованы?

– Там поглядим. Ну, новое обвинение в государственной измене… – Белокурый усмехнулся. – Головы не снимут, некому сейчас махать топором. Самое большее – мне не дадут должностей, касающихся маленькой королевы. Мне нужно вернуть Долину, слышишь ты, вот это куда важней.

Летом, в отсутствие Аргайла, Босуэлл двинулся в Хермитейдж, пользуясь тем, что Питтендрейк все еще в Англии, и некому пристально следить за его перемещениями, а от Хермитейджа и до Бранксхольма было рукой подать.

– Уолтер, – сказал он, – мне может потребоваться твоя помощь. Не скажу, что сразу напою тебя кровью Дугласов, но ты же понимаешь… тут – как пойдет.

– Лиддесдейл, – отвечал Грешник Уот, – обо всем говорено, я не ударю тебе в спину. Однако стоит мне только выйти на твой зов, как сучонок Роб Максвелл пустит по моему следу убийц Керров. Я не боюсь – не впервой, но могу не успеть, Лиддесдейл. Не взыщи.

Честный ответ Вне-Закона – большая ценность, хотя он предпочел бы иную честность – выраженную в конных рейдерах на поле боя.