Илона Якимова - Белокурый. Грубое сватовство

Но тем самым он упустил удачный момент для подмоги – Леннокс первым оказался при королеве-матери, когда люди Аррана попытались вероломно отбить Марию Стюарт и увезти ее из Линлитгоу.

– Не ожидал, что у регента хватит духу! Как ты думаешь, зачем это ему понадобилось?

– Тебе это важно? – проорал Хей в ответ. – Важно то, что тебя-то при этом не было!

Они перекрикивались с седла, в бешеной скачке обратно в Мидлотиан по следам принесшего весть Пэдди МакГиллана. И ходил кадык на горле, когда Белокурый припал к кувшину темного эля на постоялом дворе, не дожидаясь, пока подадут хоть одну кружку – утер рот, нетерпеливо встряхнул головой, сам как породистый жеребец, пропотевший и пропыленный. Летние дороги без дождя – это красноватая пыль песчаника, из которой и состоят холмы, пока не промоешь горло – не заговоришь.

– Он струсил, – подвел итог Босуэлл, блеснув яркими глазами на облепленном пылью лице. – Он опять струсил! От страха Джеймс Гамильтон способен на приступы отваги, оказывается…

– От страха чего, по-твоему? – Хей, торопясь, разорвал пополам жареного голубя, отправил половину в рот.

– Да брака же. Английского брака! Регент показал истинное лицо, права была французская вдовушка, когда плакалась Садлеру, что это регент противится английскому браку, ибо сам хочет стать свекром королевы! Аргайл везет проект договора – Арран не может медлить. Но, дьявол язви его в печень, как он глуп!

Хей кивнул:

– Проще было бы сделать это в пути, когда королеву станут перевозить из Линлитгоу в Стерлинг…

– Если только почетного конвоя регента при том случится больше, чем народу, желающего добра французской вдове…

– Я понял, да, – и Хаулетт поморщился. – Надо поднять вторую сотню от своры Хермитейджа. Нам может не хватить. Это ведь последний шанс регента: вне Линлитгоу, до Стерлинга!

Шотландия, Линлитгоу, июль 1543

Возмущенная королева-мать кинула клич – и широко пошли волны ее гнева, от берега одного моря до берега другого, и принесли ей войска, ибо то, что пытался совершить регент, было преступлением, изменой клятвам, данным Трем сословиям. Пришли Хантли и Сазерленд – одними из первых. Пришел Леннокс и его островной люд. Поднимался восток Шотландии – по слову кардинала Битона. Пришли епископы Глазго, Морэя, Брихина, Абердина… Пришел Аргайл, продравшийся сквозь осаду, которой обложил его в Инверери дикарь Дональд Ду МакДональд – пришел в ярости, в сопровождении белых псов и поносящий регента такими словами, что дамы королевы теряли дар всяческой речи. Пришли насквозь больной граф Морэй и желчный приор Пейсли – все те, кто поднимал мятежный Парламент Перта. Двадцать три лэрда, восемь лордов, пять графов, шесть приоров, четыре епископа. Все они стояли в полях вблизи дворца Линлитгоу и по берегу озера – охватив собою спешно укрепленный по поручению регента дворец, и Мэтью Гамильтон Миллберн, комендант, тем самым, со всеми своими аркебузирами оказавшийся в осаде, торопясь, слал голубей за подмогой в столицу, в Холируд, где и сам Арран собирал войска, чтобы, в свою очередь, взять в облаву противников законной власти.

По ночам, в духоте июля, Мария де Гиз, мучимая бессонницей, бродила по своему волшебному дворцу, словно тень, в сопровождении грумов, братьев Монкриф. Напряженное ожидание новой атаки регента подтачивало ее душевные силы, и напряженно размышляла она, в каких расчетах ошиблась. Журчал фонтан во внутреннем дворе, когда королева спускалась под крупные звезды ночи, смотрела в небо, подолгу молилась…

И только одного человека не было в полях возле Линлитгоу.

И с каждым днем надежда на то, что он появится, таяла неуклонно.

Мари Пьерс Ситон украдкой утирала слезы за вышивкой напрестольного покрова. Черный чепец ее был лишен украшений, строг.

Шотландия, Кирклистон, июль 1543

– Проще было сделать это в пути, когда королеву станут перевозить из Линлитгоу в Стерлинг, – повторил Питтендрейк, кривясь, как от зубной боли. – Какого дьявола он поторопился!

– Ну, – отозвался Ангус не без иронии, – возможно, он не так уж горит желанием соблюдать мир, в который вложил столько трудов!

Грозные братья Дуглас стояли лагерем за северной границей Эдинбурга и являлись авангардом сил регента. На востоке на них собиралась гроза в виде войск Битона, в Хайленде орудовали Аргайл и Хантли, на Западных Островах собирал людей Леннокс. Но при виде опасности Арчибальд Дуглас всегда чувствовал себя освеженным и полным сил, бездействие, напротив, угнетало его. Кроме того, что теперь он командовал соединенными войсками регента, бодрило и крепкое единодушие в партии лордов-приверженцев английского брака, тех, кто умел предпочесть пользу для своей страны ее прямому разорению. От горцев с ними был Гленкэрн. Пришли также Сомервилл, Олифант и Огилви; Алекс Ливингстон – тот вообще досуха выжал свои земли на людей и кроны, поднимаясь в поход. С ними были Глэмис, Грэм, Кассилис и Марискл, и шериф Эйра Хью Кемпбелл. Приграничье в войске регента представляли явившийся из первых Максвелл, Босуэлл, которого ждали определенно – с часу на час – и Керры, обе ветви – Кессфордов и Фернихёрстов, обещавшие нагнать колонну на марше.

Ливингстон распоряжался хозяйством по лагерю, размещая людей, распределяя провиант и фураж. Но только к вечеру двадцать шестого июля лорды регента окончательно сочли свои силы и двинулись в путь. Однако и кардинал Битон времени не терял. Оставив горцев Аргайла охранять королеву в Линлитгоу, Битон и Хантли также выступили в поход.

Две армии встретились на излучине Элмонда, неподалеку от Кирклистона. Босуэлла до сих пор не было ни в одной из них, Питтендрейк в недоумении отправил своего человека на поиски графа, которого третьего дня видали неподалеку от Самуэльстона, однако ответа все не было. Сэр Джордж беспокоился не слишком – последние два месяца отношения у них с Босуэллом были хотя письменные, но самые сердечные, вдобавок, имелись же и одобренные графом статьи. Поэтому, когда тень на горизонте, в полях, вначале свилась в ленту всадников, затем обрела видимую форму подходящей конницы, он сомневался в том только, кто успеет первым – Босуэлл, Кессфорд или Фернихёрст. Но вот, словно затем, чтоб не дать братьям Дугласам ошибиться, на стягах, горделиво развернутых в июльском небе, показалась сперва голова бешеного коня с разорванной уздой, затем – роза и два алых льва по стропилам.

Босуэлл приближался.

Далее события развивались, как в дурном сне.

В четкой видимости четырехсот ярдов – на расстоянии, недосягаемом для выстрела, но вполне ясном глазу – всадник, находящийся в голове отряда численностью не менее пятисот человек, резко заложил влево и на полном ходу свернул ко бродам у старой часовни Петра Апостола, много выше того места, где были лорды регента. И за ним, восхищая глаз слаженностью действий и грозной мощью единообразия, перестроился, врезаясь в водную преграду вслед за главарем и поднимая тучу сияющих на солнце брызг, весь отряд. В онемении бешенства и неверия смотрел Арчибальд Дуглас, как конница Босуэлла разворачивается, бросается в реку, взбивая в мелкую пыль воды Элмонда – и утекает к армии Гордона Хантли… но подняться в погоню, чтоб достать арбалетами и пистолями последние ряды уходящих клятвопреступников и врубиться в первые ряды лордов королевы, он не успел. Боевой клич, знакомый всем в Средней марке, разнесся по берегу Элмонда ровно, когда первые всадники Дугласов вступили в воду – и стройно взметнулись ввысь острия джеддартов с черно-белыми вымпелами Скоттов Приграничья… Уот Вне-Закона сдержал слово – и зашел в левый фланг, отжав кровных врагов к воде. Сил его не хватило бы, чтоб причинить Дугласам серьезный ущерб, но теперь конным Ангуса, имея едва ли не вонзенными в бок стрелы и пули Скоттов, надо было выбираться из воды на другой берег, где над обрывом уже развивались другие, более грозные штандарты – украшенные гербами Битона и Хантли, власти небесной и земной. Момент был выбран превосходно – как раз когда Дугласы начинали переправу, а Максвелл, шедший в хвосте основных сил, оторвался на милю от головы колонны. Прежде чем Роберт Максвелл совместно с Арраном подойдут к полю боя, от Дугласов и стоящего с ними вместе Патрика Грэма останется сырое место в прибрежных камышах.