Илона Якимова - Белокурый. Засветло вернуться домой

Овидий, «Tristiа»:

Слушай меня и верь умудренному опытом другу:

Тихо живи, в стороне от именитых держись.

Тихо живи, избегай, как можешь, знатных и сильных…

Но что делать, когда леденящий, животный ужас охватывает с ног до головы при мысли: он более не окажется верхом на коне – в холмах Приграничья, на своей стороне? Тоска по родине обретает странные формы, бессилие сводит с ума. Дверь комнаты скрипнула – на пороге стоял полуночный гость, господин барон Садли. На лице его блуждала ухмылка.

– Чему обязан? – медленно спросил Босуэлл после паузы.

– Как неласково встречаешь ты старых друзей, – отвечал Том Сеймур, садясь. – Вели подать, что ли, закуски с дороги.

– Едва ли тебе глянется, Том, то, чем я ужинаю. Что стряслось?

– Ничего. Выехал проветриться, кровь гуляет.

– Так тешь ее с молодой женой, не думал, что ты так скоро соскучишься.

Томас остро взглянул на приятеля, но не нашел в лице шотландца никакого предосудительного намека.

– Кэт – баба горячая, это верно, – согласился он. – Эй, кто там! Вина, эля, воды из Темзы, в конце-то концов, лоботрясы!

На правах мужа и господина Томас Сеймур, барон Садли, воцарился в Челси Плейс. Женившись, он первым делом сознался в этом нарушении этикета своему племяннику-королю – даром, что ли, одаривал мальчика карманными деньгами через королевского же слугу Фоулера. Король был рад – любимая мачеха и любящий родственник соединили сердца. Зато в бешенство впал другой любящий родственник, герцог Сомерсет, устроил брату разнос, но более сделать-то уже ничего не мог. В регентском совете заговорили о том, что следовало бы взять леди Елизавету из Челси ради ее безопасности и сохранения добронравия. Леди Мария Тюдор, бывшая ранее в большой дружбе с королевой Екатериной, сразу пригласила сестру жить к себе, пребывая в шоке от скоропалительности свадьбы мачехи, когда тело отца ее, короля Генриха, образно говоря, еще не успело толком остыть.

– Так, понимаешь, и написала жене, – криво усмехнувшись, подтвердил Садли, – «не успело остыть». Зато сгнить-то успело безусловно, еще при жизни!

Порядки в Челси Плейс поменялись. Теперь во главе дома стоял мужчина в расцвете лет, решительный, взбалмошный, громогласный, распираемый собственной гордыней и порожденными ею планами восхождения к власти и славе… но не Том Сеймур приобрел влияние, женившись на Екатерине Парр, а королева Парр это свое влияние и уважение в обществе утрачивала на глазах, сделавшись из вдовы Тюдора всего лишь баронессой Садли. И Сеймур догадывался об этом, и не мог не злиться на нее, и начинал подозревать, что купил негодный товар – взял то, что близко лежало, когда не позволяли взять то, что хотелось… но все еще был на людях и за закрытыми дверьми весьма обходителен с женой, и трех месяцев не прошло с их свадьбы.

– А эта, – сказал он Хепберну, слушавшему холодно, молча и вовсе без сочувствия, – рыжая чертовочка-то… она до сей поры носит траур по папеньке, представь себе? По тому самому упырю, кто ее мамке голову отрубил!

Леди Елизавета Тюдор, дочь оболганной Анны Болейн, его, Босуэлла, старинной неприятельницы. «А не выдать ли вас замуж, прелесть моя?» – полжизни как один день пустой, что же ты делаешь, Господи, с чадами своими слепыми? Леди Елизавета Тюдор, темные серые глаза, медноволосая умненькая головка, тринадцать с небольшим лет, узенькое угловатое тело подростка, едва намеченные выпуклости груди под тканью корсажа, легкие и прекрасные длиннопалые кисти рук.

– Сколь раз ей было сказано снять, надеть, что поприличней – как об стенку горох, уговаривать надоело. Ну, мы и подкараулили ее давеча с саду вместе с Кэт. Порезал я на ней то черное платье в ленты, прямо на живой, вот этим самым ножом. Бесс умоляла ее не трогать… – в лице Садли было очень странное выражение сейчас. – А Кэт держала девчонку за руки, чтоб не вырвалась, и хохотала, как сумасшедшая.

Отчетливый запах насилия в воздухе. Босуэлл и сам давно не был беленьким по этой части, но, видит Бог, были вещи, до которых он не допускал себя никогда. Поговорить с королевой? Похоже, что уже поздно – настолько диким и несвойственным прежней Екатерине было ее поведение в этой сцене, он бы поклялся, что выдумка все рассказанное Томом, когда б не сам Том рассказал. Увлечена, влюблена, погибла… или уже понесла от Сеймура? Это объяснило бы ее истерический припадок по отношению к молоденькой падчерице.

А этот, бог, король и господин Челси Плейс, сидел, развалясь в кресле, напротив него и наконец обронил то, ради чего и прибыл, что истинно горел сообщить, потому что новость была того рода, что прожжет не самую крепкую голову:

– Но это все цветочки, Патрик. Не это главное. Видишь ли, у меня есть ключи.

– Что?

– Ключи, говорю, – глаза у Сеймура были словно у пьяного, но Босуэлл довольно знал людей, чтоб опознать тут не хмель, но похоть. Чудовищную, ничем не ограничивающуюся, кружащую голову настолько, но и завтрашний день, и жизнь сама – не стоят ни полупенни. Похоть до непорочного тела, настоянная на похоти до власти. – Кэт отдала мне ключи от всех комнат в доме. Да и попробовала бы не дать – я ж теперь ей хозяин! Вообще от всех покоев, понимаешь?

– Том, ты чокнутый! – только и вымолвил Босуэлл.

Со всем своим богатым и разнообразным жизненным опытом Белокурый сей момент чувствовал себя крайне паршиво. Еще верней сказать, от всей этой истории его тянуло блевать. Он понял, о чем идет речь.

И ключ от спальни леди Елизаветы Тюдор – тоже.

Шотландия, Ист-Лотиан, сентябрь 1547

Поля за рекой были сжаты, по жнивью где-то гулял Северный Ветер, который так и не вернулся в стойло, и этот знак люди Хепберна воспринимали именно так, как и прозвучал он – предзнаменованием не из лучших. Крепче затягивали пояса, смотрели исподлобья на новых хозяев. После казни Однорукого стало понятно, к чему все клонится.

– Я не останусь здесь, – сказал старый МакГиллан. – Где это видано, чтоб в Хейлсе, у Хепбернов, хозяйничали сассенахи?

И он сплюнул на землю в знак презрения. Давеча он да конюх Арчи отбивали у пьяного вилтоновского солдата молоденькую прачку Роуз. Отбили, да что толку. Мэгги полечила, конечно, девочку после, ее саму пока побаиваются трогать, как внучку старой ведьмы МакГиллан, да надолго ли это счастье.

– С тех пор, как его милость ушел через границу, все идет вкривь да вкось. Не стало нам удачи…

Мастер Бэлфур, управляющий замком, тяжело вздохнул. Возразить нечего – кроме того, что надо было старому Йану уходить вместе с лордом Рональдом, да не стал растирать соль на ранах. Под Хейлс дважды подступали войска регента, однако ни одна попытка штурма не выгорела без артиллерии. Считанные дни оставались до войны. Сассенахи просачивались сквозь границу, как крысы в амбар в отсутствие кошки, куда ни глянь – вот их поганые рыльца. Выйти из замка и не встретить креста Святого Георгия уже невозможно. Но именно теперь Йан МакГиллан вбил себе в голову уходить.