Юлия Лангровская - Слуги Люцифера

Однако, говорить что-либо сестре не имело смысла. Жанна была в данный момент, словно под гипнозом.

«Похоже, этот управляющий управляет не только поместьем отца, но и всеми чувствами моей сестры. Даже на расстоянии», – мысленно пробурчала Нинетта, и лобик ее сморщился от недовольства.

Нелишне было бы заметить, что и Нинетту мучила ревность. Если Жанна ревновала Жозэ к Сережке и из-за этого чуть ли не воспылала к мальчику лютой ненавистью, то Нинетта, в свою очередь, стала ревновать сестру к Жозэ.

С самого своего рождения сестры Мадлик были, не разлей вода. Они всегда выручали друг друга, если что-то случалось, всегда поверяли друг другу свои маленькие детские тайны и всегда проявляли живейший интерес к жизни друг друга, считая ее, несомненно, более значительной, нежели своя собственная. И так было вплоть до того окаянного, по мнению Нинетты, дня, когда в поместье появился Жозэ Марэ и внес настоящую смуту в мирную жизнь сестер. Временами Нинетта готова была проклясть этого человека, ведь стоило ей обратиться к Жанне с каким-нибудь вопросом, как та, витая в облаках и грезя о господине Жозэ, даже не могла ее услышать. Тогда Нинетта принималась, как попугай, повторять свой вопрос ровно столько раз, сколько этого требовалось, чтобы Жанна спустилась на землю. Вполне понятно, что сестра не могла не раздражаться и не злиться, хоть и скрывала это от Жанны, дабы еще больше от нее не отдалиться.

Девочки приблизились к домику управляющего.

Сережка оказался на крыльце. Он опять мастерил свистульку. Увидев Нинетту, он улыбнулся и сказал:

– Эта уже пятнадцатая.

Девочка равнодушно взглянула на маленькую деревянную палочку со множеством дырочек и причудливой резьбой.

– Пойдем, лучше, погуляем? – предложила она. – Потрясем яблоню.

А Жанна осталась одна на крылечке домика. Она поправила на голове большой розовый бант, под цвет платья и туфелек, затем, достав из кармана маленькое зеркальце, взглянула на свое лицо.

Все было, как и надо. Вполне симпатичная девочка. Темные брови и ресницы, зеленоватые глаза, розовые щечки и губки. На всякий случай, чтобы губки были краснее, Жанна их слегка покусала. Потом открыла дверь и вошла в домик.

Господин Жозэ сидел в своем кабинетике, что возле его спальни и что-то писал за столом.

Жанна, подумав, что может ему помешать, остановилась и притаилась за дверным проемом, чтобы немного понаблюдать. Она стояла так и не сводила очарованного взгляда с управляющего. Все в нем; и его осанка, и его гордая посадка головы, и каждое движение, каждый изгиб тела, каждая складка одежды, все завораживало эту маленькую девочку. Глаза ее буквально горели. Ей так хотелось, чтобы господин Жозэ подошел к ней, поднял высоко, к самому потолку, а потом нежно усадил к себе на колени.

Так Жанна простояла минут десять, любуясь своим обожаемым человеком. Потом ее ножки устали и она, чуть пошатнувшись, выдала себя.

Жозэ повернул голову, удивленно взглянул на девочку, а потом ласково ей улыбнулся. От его улыбки у Жанны замерло сердце.

– А, мадемуазель, вы ко мне? – он подошел к ней совсем близко.

– Я случайно забрела, месье. Нинетта с Сережкой побежали рвать яблоки, а я осталась. Дома так скучно, можно мне посидеть у вас?

– Конечно. Сколько вам будет угодно.

Жанна готова была запрыгать от радости. Она уселась в мягкое кресло напротив письменного стола Жозэ и тщательно расправила платьице.

– Я вам не помешала? – спросила она несколько озабоченно, страшась и мысли о том, что она может быть некстати.

– Нет, нет. Я уже все закончил.

– А, так вы теперь свободны?

– Абсолютно. И мы можем поговорить, о чем хотите.

Жанна была счастлива. Не чувствуя никакого стеснения перед Жозэ, она непринужденно сказала:

– Господин Жозэ, пожалуйста, не называйте меня больше «мадемуазель» и не говорите мне «вы». Зовите меня по имени, просто Жанной, ладно? Как зовете Сережку.

– Что ж, хорошо, Жанна, – улыбнулся Жозэ.

Все время, пока они разговаривали, он внимательно смотрел на девочку. Ей казалось, что его взгляд проникает ей в самую душу.

– Господин Жозэ, а вы долго были управляющим у графов Коноваловых? Полтора года назад я в последний раз была у них в гостях, но вас там не видела.

– Я работал у них несколько месяцев.

– А раньше? Где вы были раньше?

Жозэ немного помрачнел. Жанна заметила это, и сердце ее защемило.

– Так… в другом поместье, – ответил он. – Это очень далеко отсюда.

– Очень далеко… во Франции, да?

Жозэ чуть заметно вздрогнул. Жанна это уловила, и чувство смутной тревоги коснулось ее души. Что-то было непонятно. Разговор не клеился, а ведь она так хотела с ним поговорить! Но, что же такое? Почему? Что особенного она у него спрашивает? С чего бы ему так неестественно реагировать на ее обычные вопросы?

– Да, во Франции, мадемуазель… прости, Жанна.

На некоторое время воцарилось молчание. Оба чувствовали себя как-то неловко. Атмосфера казалась напряженной. Жанна готова была плакать от отчаяния. Теперь она почти уверилась в том, что совершенно не интересна господину Жозэ. Это было для нее ударом. Девочка вдруг встала с кресла и, не глядя на Жозэ, сказала:

– Извините, месье, мне, пожалуй, пора домой. У вас здесь очень хорошо, – и направилась к выходу из домика.

Жозэ заботливо проводил ее.

– Заходите сюда, когда пожелаете, – сказал он, совсем забыв о том, что она просила называть ее на «ты» и по имени. От этого на глаза Жанны навернулись слезы. Они затуманили ей глаза, мешая видеть то, что у нее под ногами. Из-за этого девочка споткнулась на ступеньках крылечка и, упав, сильно ушиблась.

Жозэ мгновенно поднял ее и усадил к себе на колени. Однако Жанна не получила от этого желаемого удовольствия, вспомнив, что ей сказала недавно Нинетта: «Он учтив и внимателен с тобой, но только из вежливости. Ведь ты дочь его хозяина».

Сердце несчастной маленькой девочки больно заныло. «Так значит, все именно так», – подумала она, и эта мысль ее чуть не убила.

Домой она пришла, прихрамывая, но боли от ушибленной коленки не чувствовала. Болела не коленка, а душа, болело сердце. Болело невыносимо. Жанне казалось, что весь мир разрушился вокруг нее.

Впервые в жизни она отдала человеку всю свою душу, впервые в жизни искала чьего-то расположения к себе и вот, такой крах всему! Она явно не интересовала господина управляющего.

Поделившись с Нинеттой своим горем, Жанна, однако, не почувствовала облегчения. Боль глодала ее, не переставая мучить ни на секунду. Ей казалось, будто сердце вот-вот разорвется на мелкие кусочки.

– Ну и плюнь ты на него, чего долго страдать? – Нинетта утешала ее, как могла, но безуспешно.

– Как ты не понимаешь, – всхлипывала Жанна, – я его люблю, как родного отца!