Сергей Бокшанский - Эталон

Форматно прихожая в квартире Светки – антураж для фильма-катастрофы, но примерно такой же, как «Вечера на хуторе близ Диканьки», то есть крайне аутентичный и с приличной толикой разрухи. Прежде всего, это атмосфера, которая с порога обволакивает гостя своей алкогольно-фольклорной паутиной. Захламлённая прихожая позволила бы режиссёру умело обыграть любой киношный жанр, бросаясь из чёрной комедии в социальную драму, а потом ещё и в психологический триллер.

Запах горелых собачьих яиц бьёт наповал. Я задерживаю дыхание от жуткой вони и прохожу в комнату. Рыжая приходит в себя. Пальцы одной руки цепляются за пряжку моего ремня, второй рукой она пытается содрать с себя юбку.

– Отвали! – я бросаю её на скрипучую тахту.

– Кто там? – дверь на кухню распахивается. – А… Заходи, гостем будешь.

Вместо псины мне предлагают жареную селёдку.

– Спасибо, – отнекиваюсь я и быстро выметаюсь на свежий воздух.

Во дворе я вновь пытаюсь дозвониться Ирине. Теперь звонок не сбрасывают – абонент находится вне зоны доступа. «Странно, – слегка удивляюсь я. – И где же ты, милая?». Потом я направляюсь домой.

У Ирины безупречный макияж и каменное лицо. Мне кажется, что её монолог никогда не закончится. Фролова десять минут не даёт мне вставить хоть слово, но наконец-то выдыхается.

Я обречённо вздыхаю. Очередное шоу в стиле: «Я с тобой не спорю – просто объясняю, почему будет так, как я сказала!». Конечно, я впечатлён, но раскаяния не испытываю. Впрочем, как и всегда. От настойчивого давления я становлюсь на дыбы. Она прекрасно это знает, но почему-то всегда пытается воздействовать на меня одними же и теми методами. «Грёбанные курсы…», – уверен я.

– Да ладно, – я отмахиваюсь. – Что тут такого? Раньше ведь тебя не сильно волновало.

Она может на меня давить, только если я разрешаю это делать. Но давить я никому не позволяю. Такова моя философия в споре с женщиной. Через секунду приходится убедиться, что все мои надуманные постулаты лопаются, как мыльный пузырь.

– Ну уж нет! – шипит она и швыряет ключи на пол. – Надоело!

– Как скажешь! – я тоже вскипаю.

Громко лязгает дверь. Приглушённый стук каблучков по ступенькам лестницы. Я сжимаю кулаки. Пять минут неподвижно жду, что дверь вновь распахнётся. Я несомненно готов произнести искренние слова примирения и прояснить ситуацию с необходимостью отложить знаменательное событие на неделю, но в тишине квартиры только грохот моего сердца.

– Ну и катись…

Я угрюмо рассматриваю под ногами комплект ключей. Потом неожиданно вспоминаю давний запах весеннего субботнего дня, забравшийся в открытую форточку; ломтик апельсинового мармелада в стеклянной плошке и солнечных зайчиков на деревянной книжной полке. Мы с Иркой Фроловой таращились в выпуклый экран телевизора. Моя вечная подруга тогда была уродливым утёнком, а в комнате её родителей кружевные салфетки, ленивая пушистая кошка. Лидия Викторовна, Иркина мама, предлагает мне свежеиспечённое овсяное печенье… У них всегда по-настоящему пахло домом. Когда-то пахло домом и у меня в квартире… Я ведь рос полноценным маленьким карапузом. У меня был полный комплект любящих родителей. Правда, они вскоре разошлись. Но развод мало повредил их отношениям со мной. Более того, развод мало повредил их отношениям друг с другом. В том смысле, что отношения и до развода были неважными. Но сиротского комплекса у меня не возникло. Скорее – наоборот. У меня есть и сестричка, и мама. Меня не стегали ремнём, а целовали в пухлый зад…

Я трясу головой, прогоняя наваждение. Стоит лишь на миг задуматься, как жизнь представляется совсем в другом ключе. Наше счастье с Ириной – жить сейчас. В юности всё было по-другому. Но со временем наши непростые отношения всё чаще становятся тонкими и хрупкими. Становятся, но пока не ломаются. В этом нет моей заслуги – это Фролова прилагает все усилия. А я, наверное, дебил. Мне тяжело думать о сложном – больше не хочется чувствовать и вникать. Счастье ведь и в самом деле не в сложном, оно в простом. Да только я забыл эту общеизвестную истину, утопил в алкогольном угаре. Если только…

Я уже говорил, что все крупные неприятности вырастают из пустяка? Нет? Так вот, маленькое уточнение: все крупные неприятности вырастают из крохотного пустяка.

– Сколько стоит предательство?

– Как обычно. Тридцать сребреников, Ваша светлость.

Самый неправильный поступок в жизни – назло. И я вновь совершаю ошибку. В который уже раз. НАЗЛО!

Прилично за полночь нас попросили из бара. Мы и так пересидели сверх положенного. Теперь на часах почти два ночи. Мы сменили заведение с усталыми официантками на кабинет в престижном салоне красоты, который с недавних пор стал именоваться «Триумф», вместо «Титула». Он через дорогу от моего дома. До центрального входа от проспекта во двор ровно 49 с половиной шагов. По крайней мере так указано на рекламной стойке у пешеходного перехода. Я не считал, но рекламщикам доверяю.

Хозяин кабинета мне знаком с ясельной группы детского сада. Удивительно, но Толик Фрадкин не в Израиле – ему и здесь тепло, светло и мухи не кусают. Он, конечно, уже сопит в две дырочки и видит возбуждающие сны. Наверное, прижался к широкому заду своей Эллочки, положил маленькую ладошку на её пышный бюст и досматривает десятый сон. И пока он пребывает в объятиях Морфея, наслаждаясь видениями тех времён, когда Элла Гезенцвей могла прыгать со скакалкой и не получать грудью по подбородку, мы спокойно пьём в его заведении. Хотя, спокойно – это мягко сказано. Надрываются динамики телевизора. На экране бесконечная синева океана и полуголые девицы с откровенно выпирающими формами.

Я с неожиданной горечью вспоминаю Ирину, её честный второй размер и на меня накатывает тоска. Вот, правда-правда, не от количества спиртного, а от горьких воспоминаний.

Мы расположились вокруг низкого столика у Фрадкина в кабинете. Мы – это я и Виктор Коваленко из параллельного класса. Ещё Марина Арбузова. Она сидит так близко, что я чувствую локтем её рёбра. Она у Толика администратор, мастер, стилист и, хрен знает, кто ещё. А по совместительству младшая сестра Анжелы, жены ещё одного моего одноклассника.

Шторы плотно задёрнуты. В помещении уютный полумрак. Над моей головой резные листья разлапистой пальмы в деревянной кадке и густое облако сигаретного дыма. На полированной столешнице водка и нехитрые закуски: пара упаковок салата, крекеры и ломтики красной рыбы.

Марина тянется губами к моему уху. У неё приятный запах и чистая кожа. Я, наверное, рад, что мы встретились баре. В её шёпоте лёгкое придыхание, а предложения такие же откровенные, как тексты у силиконовых дамочек на экране. Я ощущаю себя последней сволочью по отношению к Ирине и думаю: «Ну вот почему в жуткие периоды жизни меня склеивают барышни с фигурой школьницы? Наверное, карма, или подруга сглазила?». Я уверен, что женское тело предназначено, чтобы услаждать мужской взгляд. Конечно, практически у каждой дамы есть изъян, но у некоторых – нет! Вот и Марина не принадлежит к избранным, но и к обычному большинству среднего возраста её формы отнести сложно. Здесь вопрос только в пропорциях.