Борис Мир - Present Perfect Continuous

– Просто болтался от нечего делать.

– И все так и было?

– Почти, но – не совсем.

– Наверно, покупка была уже после…? Ну, ты понимаешь.

– Именно.

– Нетрудно было догадаться: достаточно представить себя на ее месте; слишком уж понятно, что могло пробудить ее от апатии.

Эта «стенка» – только начало: она думает сменить мебель целиком, но сначала надо сделать ремонт самой квартиры – просто даже необходимо. Но, вообще-то, какой ремонт не делай – квартира неудобная: ванны нет и не будет – самой и то ЖЭК не разрешает ставить, потому что могут не выдержать перекрытия, так как дом слишком старый. Но стоит он так, что никому не мешает, поэтому надеяться, что снесут и дадут что-нибудь другое не приходится, да что могут дать на одного-то человека.

Вступить бы в кооператив: у неё на работе это сделать не трудно. Квартиры дорогие, но зато очень хорошие: большие кухня и прихожая, лоджия огромная и еще маленький балкон на кухне, полы в комнатах и прихожей паркетные, польская плита на кухне. Она была в таких – у сотрудниц. Многие еще оклеивают стены моющимися обоями, кухню и ванную другой плиткой отделывают, достают для кухни двойные мойки из нержавеющей стали. Даже застекляют лоджии – очень недешево, и времени на это уходит уйма, но зато так здорово.

Для такой квартиры она бы не пожалела денег: все то же самое сделала бы обязательно. К кухонному гарнитуру – непременно навесной холодильник: страшно удобно и лишнего места не занимает. И даже «стенку» можно другую, более дорогую – она видела у людей и в мебельном: поставить в нее хрусталь и красивые сервизы – тоже всё чтобы не хуже, чем у других. Только однокомнатных квартир у них очень мало, запишешься – и жди очень долго, – а на большую ее не запишут.

Если бы… Если бы он… (Ты!) Все было бы иначе: можно было бы записаться на двухкомнатную, даже трехкомнатную квартиру и сделать все, как хочется. Денег у нее хватит – на все хватит: квартиру, мебель, ковры – можно ведь что-то продать из этого золота, да хотя бы и все, чтобы у… них… было все, что у других. Машина чтобы у него была: чем он хуже других мужчин – ему, верно, тоже ведь хочется. Тогда можно еще и садовый участок взять у них же на работе или уже готовую дачу купить: овощи прямо с грядки; яблоки, ягоды свои; несколько курочек – свежие яички, и петушок, голосистый; – возились бы вместе, сколько было бы желания.

И жили бы, не отказывая себе ни в чем: она столько зарабатывает вязанием – сможет, если надо, еще больше. Можно и машину вязальную купить, он бы мог помогать ее налаживать на нужный рисунок – говорят, мужчины с этим лучше женщин справляются. А вообще-то, делал бы только то, что хотел; если когда чем-то поможет – ей, конечно, будет приятно – то спасибо, но совсем не обязательно: и сама со всем справится. Лишь бы только хорошо ему было…

– Да давно ли вы его хоть знаете вообще-то?

– Тридцать семь дней.

– Только-то? А вы, оказывается, очень решительная.

– Я? Нет, где уж. Просто, он – это он. Это, видно, судьба: ведь сколько лет уже, а никого не было до него, и кажется, будто и не жила совсем до него – непонятно, что и было раньше. Будто жить начала, только когда он прикоснулся ко мне. Тридцать семь дней – это и есть вся моя жизнь: он был – и все у меня было. Радость была, смысл был. Все мысли только о нем: что сделать, чтобы ему получше. Я готовлю хорошо, вы ведь видите, а он, все равно, ест плохо, без аппетита; я ему иной раз и рюмочку налью – лишь бы поел, как следует. Устает он, как видно, очень сильно у себя на работе: кроме той первой недели, когда со «стенкой» возился, придет с работы, покормлю его – он телевизор включит и сидит, не смотрит, курит да молчит, и вскоре засыпать начинает, я ему скорей стелю. Тогда только принимаюсь за дела; пока он не спит, сижу рядом – только вяжу: мы теперь мало разговариваем, не то, что раньше, да и тогда – все больше я говорила, как прорвало меня.

– Он постоянно ночует здесь?

– Да почти: только раз в неделю идет к родителям, заодно моется там и уже остается ночевать. Я в этот день хожу в парикмахерскую, потом в магазины, а приду домой – убираю и мою всю квартиру, пироги делаю, готовлю на завтра, к его приходу. Дел вроде много, а время все тянется: нет его сегодня. Вымоюсь под конец в корыте, лягу – поздно совсем, а заснуть не могу никак: не то что когда он тут – тогда ведь знаю, что здесь он, и все спорится, все ладится у меня, и засыпаю сразу рядышком с ним. Ворочаюсь долго, потом встаю, свет включаю, начинаю вязать – и думаю, думаю: о нем, о себе. Засыпаю аж под утро. Потом весь день волнуюсь, каждый час считаю – скорей бы работа кончилась: домой прибежать, поставить все греть и ждать – вот он придет, мой хороший, ласковый.

– Ласков он с вами?

– Да: очень! Я же и от матери всего этого не видела. Особенно в самом начале.

– А сейчас?

– Поменьше, чем тогда; иногда глянет так – по мне уж лучше б закричал, а он нет – молчит. Мне даже страшно становится. Тогда ведь, даже если что надо, не скажет. Я уж тоже тогда молчу, боюсь его расстроить: может, что не то сказала. Сегодня вот – среди ночи проснулся он отчего-то и на кухню пошел; я за ним – посмотреть, что с ним такое, не надо ли ему чего – а он мне: «Нет!» Я и ушла, раз одному ему надо было остаться, раз мешала ему чем-то. Уже больше и не заснула, лежала тихонько: слышала, он ходит – всю ночь ходил, так и не лег больше, а утром ушел раньше времени. И не поел ничего, даже кофе не выпил. И бритву свою взял. Что с ним – знать бы: ведь молчит он – что я о нем знаю, чем помочь ему могу?

– Вы почти ничего о нем не знаете?

– Знаю – только что вижу. Что ласковый он – самый, должно быть, ласковый, – хороший очень. Что умней меня – книг, видно, очень много прочел: не то, что я. Оттого и боишься иной раз не то сказать. А то как в самом начале: повел он меня в музей да стал там что-то объяснять, а я возьми да задай ему вопрос, глупый, наверно, – замолчал он сразу. Ничего мне не сказал, но я видела: расстроился. Я и боюсь ему вопросы задавать, не расспрашиваю ни о чем. Лучше я вас спрошу, можно?

– Пожалуйста. Дело ведь в том, что он недавно разошелся с женой.

– Так значит, из-за нее он…?

– Нет, совсем не из-за нее. Из-за ребенка, дочери.

– Ну, что он так-то убивается: ведь дочь его теперь, все равно, – отрезанный ломоть. Да я ему, если захочет, могу другого родить.

– А не захочет? – не утерпела, спросила сестра, до сих пор не мешавшая матери, хотя уже тоже давно находилась на кухне.

– Что ж, проживем и так: небось, уж поздно мне. Ладно, как-нибудь уж так. Все будет, как он захочет: было бы ему хорошо.

… – Сказано, по-моему, искренне: во всяком случае, я ей поверила. Потом она притащила кофту – вот эту самую – сказала, что была в ней, когда вы познакомились, заставила примерить и так стала просить принять ее в подарок, что я под конец уступила. Тем более что мне казалось, что она делает это неспроста – хочет попросить меня о чем-то, но никак не решается. И так и не решилась: только по ее глазам, по дрожавшим губам я поняла – я же тоже женщина – что. Да я и так собиралась поговорить с тобой: меня в первую очередь волнуют твои проблемы – ты же сын моей единственной сестры. Послушай, чай там не закипел? – крикнула она сестре, смотревшей на кухне телевизор.