Борис Мир - Present Perfect Continuous

Все-таки я был немного хмельной, чуть-чуть, самую малость, но – все-таки. И я сделал это очертя голову, боясь не успеть – не дать самому себя схватить за шиворот рассуждениями.

…Она оказалась девственницей.

…Проснулся я поздно и еще долго ворочался, не желая открывать глаза. Наконец разлепил их – и сразу открыл широко: вспомнил все.

Я был один. Ее не было: где она было понятно по аромату горячих оладий, проникавшему с кухни. Я еще немного поворочался на перине.

Она крутилась на кухне. Скворчало масло на сковороде, и кастрюля была полна пухлых ноздреватых оладий. А на столе – аккуратно нарезанные и разложенные колбаска с сыром, буженинка и рыбка дефицитная, банки со сметаной, вареньем, медом. И сама она – в свежем халатике, с чуть растрепанными волосами. Опустила руку с ножом, которым переворачивала оладьи, стоит и ждет.

Я привлек ее к себе, поцеловал в шейку. Она закрыла глаза:

– Выспался, да?

– Ого, еще как! Давно так не спал. Никак толком не проснусь. Под душем бы ополоснуться.

– У меня нет душа. И ванны тоже нет. Вообще, – казалось, для нее сейчас это было страшное несчастье.

Тогда я наклонился к кастрюле с оладьями, втянул носом воздух и, восхищенно помотав головой, выдохнул его в звуке:

– А-а-а!

Я ополоснулся над раковиной – по пояс холодной водой, растерся подданным ею чистым полотенцем.

Мы сидели и завтракали. Рядом. Ее полноватые руки с ямочками на локтях мелькали, подкладывая мне на тарелку то одно, то другое. Все было необыкновенно вкусным, но ей казалось, что я плохо ем.

– Вам бы рюмочку вначале, да?

– Рюмочку? Пожалуй, можно.

– Да ведь нету: хотела сходить, пока спал, да… – она замолчала: казалось, может вдруг заплакать.

– Ты боялась, что могу уйти без тебя?

Она закивала.

– Не ушел бы? Если бы проснулся без меня, а?

Я пожал плечами:

– Да нет, наверно.

…Когда в мгновенном порыве решимости я, взяв ее за плечи, прижал к себе и потянулся ртом к губам, она не противилась: казалось, не могла.

Потом мы сидели и молчали: тема «стенка» «Напредък» нам больше не требовалась. Покорная, тихая, она иногда вдруг отвечала поцелуем, похожим на взрыв, и прижималась ко мне, закрыв глаза: в каком-то ужасе передо мной, будто ища защиту от меня – у меня же.

И так же прижималась ко мне потом – когда все было кончено, прятала лицо у меня на груди, и я тихонько гладил ее волосы.

– Вас как… тебя зовут? – первая спросила шепотом она.

– Феликс. А тебя?

– Фаина. Фая. Тоже на фэ. – Я невольно усмехнулся про себя.

Успокоение после обладания ею мешалось с разочарованием. То, что было только что, не доставило удовольствия – акт не наслаждения, а, будто, мести той, с которой я прожил восемь, отнюдь не счастливых, лет. Это была первая после нее женщина, тело ее никак не хуже тела той, но все во мне ожидало только того же, что было в той и с той, и ничего другого.

Лишь горделивое, не без горечи, сознание возможности обладания телом женщины, еще днем казавшееся жутко недоступным. И после сон…

– Слушай, ну почему ты все время путаешься: то ты, то вы?

– Извини. Сразу все это…

– Не жалеешь?

– Что ты! Феликс! – она глядела мне в глаза, улыбалась. – Имя какое хорошее у тебя. Ты ешь, ешь!

– Не могу уже больше. Лучше давай решим, чем заняться. Сходим куда-нибудь, или что другое предложишь?

Она вдруг заговорила весело и деловито:

– Давай сходим в мебельный. Я ж надумала: ту «стенку» болгарскую надо ведь купить. Ничего: не дорого – можно. И тебе она нравится. – Ишь ты! – Поможешь? А то я одна и не выберу как следует.

– Конечно. А старую мебель куда?

– В коридор пока.

– Тогда давай одевайся.

– Посуду только уберу. Да я быстро, ты не бойся!

Я курил, устроившись на кушетке, глядел, как она прибирает со стола. Аккуратисточка, и делает быстренько: ахнуть не успел, как все было убрано и вымыто.

Она сегодня в том же пальто выглядела иначе: то ли оттого, что глаза у нее сияли, то ли что я уже видел ее другими глазами.

Отправились в тот же магазин: и близко довольно, и знали, что там есть эти «Напредъки».

Стоявший в зале оказался поврежденным. Отыскал вчерашнего продавца.

– Решили купить его? – несколько удивленно глянул он на нас.

– Именно. Только тот, в зале, поврежден.

– Я знаю. Еще два есть.

Повел во двор, вскрыл ящики. Вытащили предметы: обивка красная, фанеровка очень хорошая. Несколько дефектов – практически не заметны.

– А второй можно глянуть? – попросила Фая. Но тот был хуже: главное, обивка синяя.

Пошли платить, и тут выяснилось, что машину можно заказать только на вторник. Помог опять же знакомый продавец, которому Фая через меня подкинула.

Привезли, втащили. И началась возня. Таскали ящики из старого шкафа и буфета, посуду, белье, одежду. Выносили в коридор старую мебель, вносили новую в комнату. Стали ставить «стенку», как задумали вчера; собирать нижние части с верхними. Инструмента было маловато: только то, что ей дали соседи, – своего у нее почти не было. Не все сразу лезло. К тому же, я не такой уж умелец: больше беру старанием.

Уже стемнело, а до конца было далеко. Она предложила поесть, но я отмахнулся: вошел в ритм и делал, почти не куря, чтобы не терять время – курить, зажав сигарету зубами, не могу.

Потом она начала собираться в магазин, – я стал отговаривать, даже открыл ей холодильник, чтобы убедить, что незачем ходить.

– Но отметить хоть немного надо? – этот аргумент, по ее мнению на меня должен был подействовать.

– Не сегодня: когда кончим. – Настроение было и так, без спиртного, – впервые за все бесконечное последнее время. Она ткнулась мне в грудь лицом: слова мои были для нее обещанием не уйти, остаться у нее и в эту ночь.

Провозились и все воскресенье; я звонил от нее родителям, пока она ходила за хлебом. Ушел от Фаины в понедельник, прямо на работу, и после нее заскочил домой, только чтобы сменить рубашку и взять кое-что из инструмента. Ехал к ней, зная: тебя кто-то ждет, ты кому-то нужен, чтобы быть вместе.

Ужин ждал меня. После него я продолжал возиться с всякими мелочами: с помощью паяльника заделал сургучом и черным воском, которые получил от продавца в мебельном, мелкие выбоины; начал делать проводку к столу-секретеру. А она, быстренько вымыв посуду, стала таскать вещи, загружать «стенку». Опорожняла старый гардероб, временно пристроенный в коридоре, и раскладывала в новом в том же безукоризненном, совершенно потрясающем порядке.

Назавтра я сделал перерыв: поехал после работы к родителям – навестить и, заодно, помыться в ванне.

Но в следующий вечер снова был у Фаины. Доделал проводку, взялся за остальные доделки.

В четверг она уже начала ставить посуду, хрусталь и безделушки. Это она, по-моему, делала не совсем как надо.