Анатолий Тосс - За пределами любви

– Тебе хорошо? Извини, что так получилось… Тебя долго не было. Нескончаемо долго. Тебе было хорошо?

Она не поняла, о чем это он. Только протянула руку, обвила его шею, потянула к себе, чтобы стало еще тяжелее.

– Конечно, – ответила она в темноту. – Все было хорошо.

Прошло с полчаса, голова Элизабет покоилась на его плече, именно покоилась – покой был ее единственным желанием.

– Они гнались за мной. Наверное, хотели убить, – проговорила она. – Если бы я не успела добежать, они меня поймали бы.

Она повернула голову, увидела профиль Влэда, сейчас в темноте он не казался обостренным.

– Может быть, тебе показалось, – проговорил он куда-то вперед, в сумрак, не глядя на нее. – Ты просто устала, нервничаешь. Вот тебе и показалось.

Элизабет задумалась, она не хотела спорить.

– Мне было страшно, – ответила она по-другому.

– А сейчас? – спросил Влэд.

– Нет, сейчас не страшно. С тобой не страшно. – Она снова задумалась. – Но вообще-то я очень боюсь, ведь они хотели увезти меня. Кто знает, куда, зачем? И они по-прежнему где-то здесь, поблизости.

Сначала он не ответил ничего, молчал. И только через несколько минут произнес:

– Может быть, нам уехать? – и снова замолчал, слова растворились в темноте, будто и не были произнесены. Но Элизабет ухватилась за них.

– Конечно, – она даже приподнялась, оперлась на локоть. – Конечно, давай уедем. Я не хочу здесь быть, мне страшно. Мне здесь плохо.

– Не знаю, – пожал он плечами, – это не так просто.

– Ну пожалуйста, – взмолилась Элизабет. – Я не могу в этом доме, мне плохо, страшно. Я должна уехать. Пожалуйста, я прошу тебя.

– Я понимаю, – наконец произнес Влэд. – Здесь тебе все напоминает о маме. Тебе тяжело, тебя не отпускает, поэтому ты и нервничаешь. К тому же эта непонятная история… – Он помолчал, а потом повторил: – Я понимаю.

– Так мы уедем? Прошу тебя, давай уедем, я здесь сойду с ума. Прошу, прошу. – Она снова стала плакать, сама не сразу поняла, что плачет.

– Куда мы уедем? Что делать с домом? – проговорил Влэд и только теперь повернул голову, посмотрел на Элизабет.

– Да куда угодно. Давай уедем, а? Ну, прошу тебя. Просто будем путешествовать, жить в отелях… Я буду жить с тобой в одном номере, – вдруг спохватилась Элизабет, вспомнила: – буду спать в одной постели. Я обещаю, я буду… каждый раз… каждую ночь… – Она постаралась прорваться через темноту, заглянуть в его глаза. Но темнота не пропускала.

Влэд молчал, не говорил «нет», только смотрел на нее, ей показалось: внимательно, задумчиво.

Элизабет оторвалась от него, вскочила на ноги. В ней зарождалась энергия: надо действовать, срочно, быстро, надо что-то делать, пока ночь, пока темно, пока никто не видит. Главное – быстрее уехать отсюда. Ехать в машине куда глаза глядят и забыть все. Этот город, этот дом, все, что здесь произошло, что оставлено. А главное – забыть прошлое. Полностью, окончательно, оставить только будущее.

– Давай собираться, – быстро заговорила она. Слезы исчезли, она только вытерла лицо кистью руки. – Сначала соберем твои вещи, я тебе помогу, потом пойдем в дом и соберем мои. Только ты пойдешь со мной, я одна туда не пойду.

– К чему такая спешка? – удивился Влэд. – Мы можем подумать об этом, об отъезде, и если решим, то через неделю-две…

Но Элизабет перебила его:

– Какая неделя-две?! Ты о чем? Мы уезжаем, слышишь? Прямо сейчас. Собираем вещи, грузим все в машину, закрываем дом и едем. Я не хочу здесь оставаться ни минуты. Я не могу здесь оставаться. Слышишь? – Энергии становилось все больше, она переполняла, будоражила, била мелкой, возбужденной дрожью. – Давай вставай, у нас нет времени, мы должны успеть, пока не станет светло. Нас никто не должен видеть.

– Почему? – спросил Влэд. Элизабет задумалась, она не знала, что ответить.

– Давай вставай! – прикрикнула она на него. Энергию уже было не сдержать, она выплескивалась, заряжала, наэлектризовывала аморфный воздух. – Иначе я уеду без тебя, я убегу, и ты меня никогда не увидишь.

Он наверняка расслышал угрозу, спустил с кровати ноги, поднялся, в темноте она видела только контуры его поджарого, не по возрасту мускулистого тела.

– Ну хорошо, если ты настаиваешь… – Он стал одеваться – неспешно, обстоятельно. – Если тебе плохо, если ты боишься, давай уедем. Действительно, чего тут собирать, побросаем вещи в «Додж» и поедем. А потом решим, что делать дальше. – Он подошел к выключателю.

– Только не включай свет! – успела вскрикнуть Элизабет. Влэд обернулся, посмотрел на нее…

– Ах, да, – кивнул он и убрал руку.

Они собрались за час. Одежда поместилась в два чемодана, да еще сумка для всякой ерунды. Когда они выезжали из города, только начинало светать. Элизабет почувствовала радость, она уже забыла, как это бывает – радоваться жизни.

Едва пробивающийся, тусклый рассвет замутил воздух светлыми бликами, и оттого небо казалось призрачным, нереальным, словно они попали внутрь мастерски написанной акварели. Это художник выписал узкую извилистую дорогу, луга по обе ее стороны, рощицу сонных деревьев, они даже не колышут кронами – замерли, застыли в дымке, словно в предвкушении, в ожидании.

А еще радостно стало от того, что наконец-то она уехала, что впереди дорога – неизвестная, непредвиденная. И от ожидания новизны, оттого, что скучная, однообразная жизнь остается позади – вместе с этим городом, с этим домом, вместе со страхами, вместе с прошлым – грудь переполнялась, и на губах непонятно откуда появилась улыбка. Совершенно без всякого повода, только потому, что было хорошо.

– Надо будет написать с дороги, что мы уехали. Соседям или в церковь. Чтобы не волновались, не стали нас искать, – проговорил Влэд, когда город остался позади.

– Только не оставляй обратного адреса, – Элизабет не повернула головы, она смотрела в окно, на проплывающую мимо природу, которая успокаивала, принимала в себя. Элизабет и не предполагала, что она может стать частью природы.

Вчера целый день сыпал дождь, мелкий, противный, нескончаемый. Низкое небо, насевшее на верхушки гор, – влажно, сыро, холодно, а главное, отчужденно. Все вокруг сжимается, скукоживается, закрывает створки, дверцы, бутончики, все замыкается и не хочет больше впускать, делиться собой. В такие часы природа становится крайне эгоистична и живет только для себя. Как я сказала? Ах да – отчужденна.

В такие дни здесь, в утонувшей в облаках, холодной Швейцарии, все заражаются от природы сыростью и одиночеством – даже люди, даже животные, даже коровы на лугах, даже лошади в стойлах.

Но я знаю, что надо делать, чтобы не подхватить эту тоску и ноющий, надсадный дискомфорт. Надо оседлать мой великолепный «Порше» и гнать со скоростью… ну, как дорога позволяет, чтобы не нырнуть куда-нибудь с горы вниз.