Татьяна Алюшина - Я подарю тебе любовь

— Нет, — сцепил он зубы так, что желваки на скулах заходили.

— Болит? — не поверила и допытывалась она.

Денис не отпускал ее, сидел и так и держал под мышки — лицо к лицу, и смотрел, смотрел, ничего не понимая, не представляя, как надо реагировать, но ответил все-таки — чего уж теперь, она все подробно рассмотрела:

— Иногда, когда долго хожу или к непогоде.

— Ты этого стесняешься, да? — ковыряла ржавым гвоздем в болячке.

— Это уродство, — ровным тоном пояснил он. — Неэстетичное, отталкивающее уродство.

Она подняла руки, положила ему на плечи ладони и почему-то улыбнулась.

— А, понимаю, — кивнула Ленка, не отрывая взгляда от его глаз. — Это тебе наверняка какая-нибудь идиотка объяснила!

— Это так и есть, Лен. — Он даже тряхнул ее слегка, для убедительности, и неожиданно для самого себя признался: — И она была кандидат филологических наук.

— Эстетка, значит! — кивнула еще раз Ленка, развеселясь.

И Денис увидел, как в ее золотистых глазах запрыгали чертики веселья. Постичь такие метаморфозы поведения для «эмоционально ограниченного», как называла его иногда Виктория, господина Арбенина было совсем уж не по силам.

Но его немного отпустило, совсем немного оттаяло заледеневшее сердце, в которое робко стукнула надежда: «Может, не сбежит?»

— Знаю я таких! — обдавая Дениса искорками веселья из глаз, поясняла Ленка. — Эдакие с виду пуританки чопорные: пучочек на голове, очочки, правила поведения, а внутри тайные эротоманки с явной тягой к сексуальным извращениям! Это она тебя «вразумила»?

— Не только. Лен, мое увечье неприятное, противное зрелище. Это так — и все!

— То есть у тебя комплекс неполноценности по этому поводу, и ты сам не можешь смотреть на свою ногу? — допытывалась она, не понимая, отчего так веселится.

— Я могу. Но не хочу больше это обсуждать! — тряхнув ее еще разок для убедительности, жестко сказал Денис.

— Да ладно тебе, Арбенин! Если так уж тебе неприятно, можно цветную татуировочку поверх шрамов пустить! Что-нибудь психоделическое в красно-фиолетовых тонах. Или, если не нравится абстракционизм прикладной, нечто брутальное! Скажем, широкой строкой от паха до лодыжки: «Проснись, Ильич, посмотри на нашу счастливую жизнь!» Или там батальное: «Дембель такой-то, ВДВ не сдается» — и панорамку битвы с танками, пушечками и знаменем полка. А что? Неплохая идея, будешь смотреть и гордиться Родиной!

— Лен, что ты несешь? — сдерживая улыбку и придав голосу суровости, останавливал ее Денис.

— А то! — мгновенно перестала она веселиться. — То, что, как я сильно подозреваю, какие-то фифочки недоделанные «растолковали» тебе доходчиво про «эстетическое уродство»! И ты живешь в уверенности, что калека и все это мерзко, неприятно, фу, бяка! Про руки, думаю, тоже они постарались! Ты поэтому тогда от меня, от нас отключился, поэтому? Вспомнил про руки, а как я полезла портки с тебя стаскивать, то и про ногу, да?

Он кивнул. Голосом сейчас не сумел бы. Случилось с ним что-то такое, непонятное, перелопатившее все внутри, и щемило исцеляющей болью, вскрытой от гноя раны, — то, что он не умел ни анализировать, ни выражать словами.

Ленка взяла его за голову двумя руками, посмотрела несколько секунд и совсем другим голосом, не веселым, не злым — проникновенным, сказала:

— Я понимаю, Денис, честно, понимаю! Это неприятно, и каждый старается скрыть какие-то свои физические недостатки, чтобы от него не отвернулись и не обидели неприязнью, жалостью или отвращением. У всех есть комплексы и физические, и остальные разные, и все мы с ними как с писаной торбой носимся. Но ведь ты не сам себе ногу гвоздиком наковырял, удовлетворяя мазохистские желания. С тобой случилась жизнь! Она со всеми случается, кому-то везет больше, кому-то меньше. Ты же не стал другим человеком! Ты остался все тем же замечательным, сильным, красивым Денисом Арбениным.

Он закрыл глаза. Не мог больше выносить лучистости ее взгляда без тени слезливой женской унижающей жалости — злые, правдивые золотистые глаза!

Она ошибалась! Он стал другим человеком, но сейчас это не имело никакого значения.

— И кстати, начинай привыкать и не дергаться! — вновь повеселевшим голосом приказала Ленка. — Если ты собираешься со мной спать, то я непременно стану ногу твою и трогать, и целовать, и всячески баловать! Да, и, между прочим, у меня тоже есть физический недостаток! — заявила она и попробовала выбраться из его рук. — Отпусти меня!

Денис отпустил, открыл глаза, смотрел на нее, не понимая, каким образом случилась такая странность. Ленка проворно уселась, ухватила двумя руками левую ногу, подтянула вверх и ткнула пальцем в лодыжку:

— Смотри, у меня вторая косточка на лодыжке! Это меня в детстве стукнуло качелями, перелом не случился, но вылез шишак да так и остался. Когда хожу на низком каблуке, почти незаметно, но если надеваю высокий, то она торчит, как дуля! Представляешь? — по-девчоночьи болтала она. — Дама, а на ноге две шишки! Я ее всегда под стол или стул прячу, когда сажусь. Ну что ты смеешься?

Денис смеялся. Закрыв глаза, прижав веки пальцами, смеялся, сотрясаясь всем телом, сильнее и сильнее… изо всех сил стараясь не заплакать!

— Ни-че-го! — категорически по слогам заявила Ленка. — Вот ничего в этом смешного нет!

Не глядя и продолжая смеяться, он за плечо притянул Лену к себе и обнял легко, но через мгновение сильно прижал, погладил по голове, поцеловал в пробор в волосах. Расставил пальцы, закопался в ее волосы на затылке, поглаживая маленькое ушко, отодвинул от себя ее голову, заглянул в лицо и, немного притушив смех, спросил:

— Ты ненормальная. Знаешь об этом?

— Ну вот теперь знаю, ты мне только что сообщил! Это в том смысле, что ку-ку?

— Нет, — счастливо улыбался Денис. — Это в том смысле, что, слава богу, ты не такая, как все!

— Оно, конечно, слава, но хочу тебе заметить, это сильно осложняет жизнь!

— Ничего, мы справимся, — что-то далекое, заоблачное, почти невозможное и самому непонятное пообещал Денис.

Наклонился и медленно, нежно-неторопливо поцеловал Лену.

И сообразить не успел, как полыхнуло изнутри, выстрелив от прикосновения к ее губам, переплавив нежность, благодарность в жар! Он оторвался на секунду, только чтобы сообщить:

— Я тебя хочу! Прямо сейчас!

— Ну да, да, да! — требовала она в ответ.

Денис опрокинул ее на спину и сразу вошел, без всяких там прелюдий и предварительного «компота» — это в следующий раз! Обязательно! И долго, и нежно, и не торопясь — потом!

Денису, как дышать, сейчас требовалось обладать ею! Утвердить Ленку принадлежащей ему, в этот момент — всю, со всем, что она сказала, сделала, как от вековой горечи отмыла! Быть в ней, с ней, раствориться в обладании!