Лаура Санди - Печенье на солоде марки «Туччи» делает мир гораздо лучше

На самом деле не было ни одной истории из тех, что рассказывала бабушка, когда бы героиня реагировала на безответную любовь слезами. Она могла кончить жизнь самоубийством, прийти в ярость, вопить, проклинать, объявить войну, убивать, даже до каннибализма могла дойти. Но чтобы слёзы лить – никогда.

Я же обходилась только плачем лишь потому, что с моими слезами рушился и весь дом. У моей любви была консистенция слёз. А мощь – Всемирного потопа. Да, того самого, который наслал Бог.

Существует вопрос, который задают иногда друг другу незнакомые люди, сидя вечером в темноте возле угасающего костра, с остатками шампанского в стаканах, оставленных давно ушедшими гостями.

– Был ли в твоей жизни человек, который круто изменил её?

Я с радостью ответила бы на такой вопрос:

– Да. Марио.

Как во всех уважающих себя трагедиях или комедиях, моя жизнь тоже изменилась, благодаря вмешательству deus ex machina [9]. Марио ex machina.

Отец назвал бы это совпадением, мама – судьбой, Мария – чрезмерной фантазией, бабушка назвала бы театром.

Я не называю никак. Пусть это сделают другие.

По какой-то необъяснимой, таинственной причине у меня сохранялся с ним телефонный контакт. Происходило нечто вроде сбоя, из-за которого Марио, набирая номер Пьетро Руббертелли, известного в то время педагога по технике речи и дикции, попадал на мой номер, хотя он весьма отличался от номера преподавателя, и отвечала ему я.

Марио сказал, что телефонная компания пообещала ему сделать всё возможное для исправления ситуации. Нужно только немного подождать. Очевидно, что к этому ожиданию мы относились по-разному. Он ожидал, когда же номер будет наконец набираться правильно, я – когда же он в конце концов совсем испортится.

Услышав мой голос, Марио тяжело вздыхал, я же – сияла. Я олицетворяла собой ошибку, он – любовь. На мой взгляд, он мог воспринимать это как угодно. Так или иначе, эти два итальянских слова – errore и amore (ошибка и любовь) рифмовались.

С тем, что он не любит меня, я могла смириться. Я же выросла среди безответной любви, моя бабушка, кроме Мадам Баттерфляй , рассказала мне ещё уйму других сюжетов. Один хуже другого. И мне достаточно было любить самой.

А он всегда позволял мне это делать. Всегда по ошибке, конечно. Но всегда. Могли пройти многие дни, недели, иногда даже месяцы, но рано или поздно Марио звонил мне. Он объяснил: телефонная компания предупредила его, что сбой время от времени может повторяться.

Бывали и другие случаи. Крайне редкие, но бывали. Поэтому каждый раз, когда Марио попадал ко мне, а не к Руббертелли, я не находила в этом ничего странного.

Но я и не нуждалась ни в каких необычных идеях. Всё и так оказалось ужасно романтично. По чудесной случайности звонки раздавались всегда в то время, когда я бывала дома, а не в школе, и от этого у меня голова шла кругом.

Когда я не бывала в школе, конечно. Потому что в школу, вопреки всем своим намерениям и ожиданиям тех, кто знал о моей ненависти к Колледжу, я вернулась. В третий понедельник октября, спустя неделю после разговора с Марио.

Таков уж был Марио. Он менял твою жизнь. Запросто. Не агностик, [10]не суеверный, не лишённый воображения, но не слишком драматизирующий жизнь. Если мама, папа, бабушка и Мария не смогли изменить мою жизнь, не сумели тогда убедить меня пойти в школу, то Марио это сделал, потому что не стал разъяснять мне ни философски, ни магически, ни прозаически, ни мелодраматически то, чего я не понимала.

Марио не раскрывал мне концепций. Марио объяснял мне простые вещи. Если я рассказывала ему, как девочки смеются надо мной, он не советовал «не обращай внимания», как предлагал отец, не говорил, как мама, «они просто завидуют тебе, дорогая моя», или же, как рекомендовала Мария, «отплати им той же монетой», и даже не повторял слова бабушки – «деточка, деточка, не плачь как лягушонок!».

Надо ли пояснять, что Марио не советовал мне надавать всем оплеух, как могли бы подсказать Либеро и Фурио. Марио не советовал делать то, что я в своём возрасте могла бы совершить по глупости или незнанию и над чем девочки смелись бы только ещё больше. Марио выходил во двор Колледжа и сражался вместе со мной.

На третий день пребывания в школе, когда мои одноклассницы учились уже две недели и когда я в третий раз оказалась в центре гадкого хоровода, я сказала Элеоноре, что ем яблоко потому, что у меня редчайшая аллергия на сложные углеводы.

Когда прозвенел второй звонок, все девочки ещё окружали меня, только на этот раз подобно пчелиному рою, слетевшемуся на ложку с мёдом, оставленную на тарелке, и наперебой спрашивали, не хочу ли я стать их сердечной подругой.

Надо ли пояснять, что, отвечая «нет» и по-прежнему называя своей сердечной подругой Ноэми, я не только превратилась в объект её полнейшего обожания, но и сделалась предметом вожделения всех остальных девочек.

Мой третий день в школе, благодаря Марио, оказался самым прекрасным за всю мою школьную жизнь.

С тех пор я больше не останавливала дыхание, чтобы вернуться домой, и не повышала себе температуру, чтобы не ходить в школу.

Теперь, с этой замечательной аллергией на сложные углеводы, я определённо располагала немалым преимуществом по сравнению со всеми девочками. Их отношение ко мне балансировало где-то на грани между благоговением и недоверием, но и в худшем случае оставалось в рамках уважения.

Время от времени я попадала в какой-нибудь переплёт, допуская промах. Но теперь я уже знала, как выйти из положения.

Марио объяснил, что в моей ситуации лучше всего использовать загадочное молчание. Чтобы не споткнуться о какую-нибудь банальность – для меня такую же редкость, какой оказались бы для девочек цветы синьора Паоло, – следовало воздержаться от комментариев, если я чего-то не понимаю.

Если же это непонятное интересно или всё-таки требует какого-то моего участия, тоже лучше помолчать, но запомнить, о чём идёт речь, рассказать ему, и он всё объяснит.

Так я и поступила в случае с телевидением, когда Элеонора вдруг спросила меня, смотрела ли я накануне сериал о принцессе Хико. Из её слов выходило, будто принцесса Хико узнала наконец, что её отец не только не погиб, но и оказался ни больше ни меньше как Хираши – императором Хошикавы.

Открыв рот, она ожидала, что я отвечу. Я состроила гримасу, и, видимо, столь неудачно, что Элеонора, удивлённо подняв брови, начала со вполне логичного вопроса, а именно:

– Но ты вообще-то смотришь этот сериал? – И сразу перешла к главному: – А телевизор-то у тебя есть?

Меня спас звонок, словно огненный ангел.

Марио в тот день очень спешил. Он как раз звонил Руббертелли, чтобы предупредить, что опоздает на занятие.