Владимир Витвицкий - Двадцать пять дней на планете обезьянн

Представив весь этот утренний ужас, она еще больше полюбила одеяло — гевронские одеяла чрезвычайно красивы, велики и теплы.

Но все же вскоре пришлось подняться — в гости пришла Бандерла и принесла с собой учебник по гевронскому, для первого класса. Это Мак попросил Гибне поучаствовать в обучении Шимпанзун, и Бандерла, со свойственной всем гевронцам ответственностью за порученное дело, принялась усердно исполнять непривычную ей роль учительницы взрослой обезьянны. Даже с излишним усердием, и Шимпазун подумала — а не месть ли это школьным учителям? А в учебнике много простейших предложений, правил правописания и слащавых картинок, вроде родного: "Мама мыла раму", но приходится терпеть — Бандерла ее единственная дневная собеседница.

После завтрака без всякого желания пришлось озвучить, и главное — написать несколько гевронских предложений. Больше, чем несколько, еще не получается, хоть учебник с картинками и крупные буквы. Намного легче запоминается разговорная речь. Но нужно учиться писать, а не только читать. После получаса своих мучений и смеха Бандерлы Шимпазун решительно захлопнула книгу и предложила прокатиться на велосипедах — по магазинам, а заодно подышать на набережной свежим морским воздухом. Девочка согласилась — Шимпанзун догадывается, что нравится ей, наверное своей характерной экзотикой и непохожестью на местных, угловатых гретхен.

Конечно же, они задержались — ведь магазины только повод, и их не так уж много — Хрюхернос ничуть не больше Северообезьяннска, но при этом настоящая заграница. Так что покатавшись по осеннему парку они посидели еще и в кафе — к счастью для Шимпанзун озабоченные здоровьем свих тел гевронцы не смогли отказаться от настоящего кофе. А затем отправились на набережную — там много скамеек, а в теплый день бывает много обезьянн.

Они прошлись по причалу, почти такому же, как и в Северообезьяннске, с гулкой железной пустотой под ногами, и Шимпанзун не в первый раз отметила для себя, что эта гулкость, море, крики чаек, признающих лишь одну границу — моря и суши, притягивают ее сюда и обозначают только ей одной известную, ненужную чудесность. Совмещение спокойных шагов с криками свободных чаек — зачем? Ведь шаги сделаны, а свободы не стало меньше.

— Как-то один мой знакомый, когда мы вот так же, как сейчас с тобой, стояли над водой, а в Северообезьяннске есть свой собственный залив, и разговаривали почему-то о самоубийцах, — облокотившись на поручни и поглядывая на волны, зачем-то решила пооткровенничать с Бандерлой Шимпанзун, — он предлагал им нырять в холодную воду и плыть, на другой берег. А он далеко, понимаешь? Заплыть в это далеко и раствориться в нем, почти как кофе. Так, наверное, он думал. "Или замерзнешь и утонешь, или устанешь и утонешь, так хоть помрешь в борьбе", — добавила она цитату. — В этом что-то есть, ты не находишь? Что ты скажешь?

Но девочка промолчала, только пожала плечами, прислушиваясь к непривычно звучащим для нее русбандским словам.

— Твоя мама так хорошо говорит по-русбандски, не может быть, чтобы ты не знала ни одного слова.

Но девочка улыбнулась, и только. Гевронский характер, он закладывается с детства.

— Ладно, — сдалась Шимпанзун и отвернулась от моря, — поехали.

— Поеххалли, — протяжно согласилась Бандерла.

Копию, сделанную с карт Гамадряныча, Примат оценил только после многих часов движения. Конечно он уменьшил формат, для удобства, закатав подогнанные друг к другу фото в скотч, чтобы не намокли и не истерлись раньше времени. Прием рыбаков и охотников, так же, как и он снимающих копии с карт на фото или кальку. Военная карта позволяет безошибочно двигаться в незнакомой местности даже школьнику — она так задумана и испещрена внятными ориентирами, мимо которых пройти, не заметив, довольно трудно. Будь то ручей, отставший от ледника валун или просто одинокая корявая сосна — все это отмечено на карте. Из-за этих-то подробностей они и секретны, а до недавнего времени, до космических полетов — даже очень секретны, но только не для рыбаков и охотников. Им нужно одно — зверье или рыба, а чем дальше вглубь, тем больше дров, главное — добраться до этой глуши и суметь вернуться, для этого и существуют карты. А вот в соседней Гевронии, к которой он стал ближе километров на двадцать, выпускают красивые и достаточно подробные атласы, и именно такой привез погонщик импортных машин Бабуинас.

— Плюхер зондерщиппен фишерплюх, — с жутким русбандским акцентом прочитала крупные буквы Шимпанзун. Бандерле смешно.

(Рыбак ловит рыбу.)

Но до погранзоны еще порядком, и Примат, посчитав, что отошел от дороги достаточно далеко, решил проверить автомат — для этого он и взял две пачки патронов на один рожок. Он не собирается воевать со всем миром, даже с погранотрядом, тем более с русбандским, но пристрелять оружие нужно. Пачка в тридцать патронов, как раз на рожок, для пристрелки вполне достаточно, а так как глушитель может пробить, то придется немного пошуметь. Но для этого и существуют глухие места. А если кто и услышит, из охотников или лесников, то вряд ли подойдет — вспомнит о законе джунглей. А закон этот прост — увидел в лесу обезьянна с ружьем — прячься и живи дальше, помалкивай и гаси дымы.

Мишень он нарисовал еще дома — это черный прямоугольник точных размеров, пересеченный двумя белыми линиями. Линии помогут определить отклонение по вертикали и горизонтали и подскажут смещение мушки.

Дистанция сто метров, как того требует наставление, и Примат, спокойно прицелившись, выпустил первые четыре пули. "Коротыш" мягко шевельнулся в руке и плече, на счет раз-два-три-четыре, а звуки выстрелов громкими предателями разбежались по желто-красным просторам.

— Шмайхсер фаерлуппен флайплюх, — все так же издеваясь над четкостью звуков гевронского языка, выдавила из себя предложение Шимпанзун. Снова засмеялась Бандерла.

(Охотник стреляет по уткам.)

"Пыых, пыых", — толчками выдал автомат. Тридцать на четыре не делится, и Примат двумя оставшимися выстрелами опробовал глушитель. Нормально, тихо и не страшно.

— Фраерпуллен, — поправила ее Бандерла.

— Фраерпуллен? — переспросила девочку Шимпанзун, и у нее опять получилось не так, как нужно.

— Яа, яа, — со смехом поддакнула смешливая гевронка.

"Стреляет", — неслышно "проговорил" или "подумал" ангел. Хотя, как он может говорить, если не умеет дышать? И чем он тогда думает, этот ангел, любитель крыш и домашних кресел, воздушных полетов и телефонных прыжков? Да любит ли он кого, известен ли ему комфорт? Понятен ли уют? Знакома ли улыбка? Ангелу, разглядывающему через плечо Шимпанзун ее же каракули или измеряющему из-за спины Примата точность пуль. Точность — его работа. Ему надоели крыши, кресла и причалы, и, поднявшись в небо, он лег на крыло, паря над желто-красной безбрежностью осыпающихся листьев и зеленым постоянством хвои, следя за идущим и ждущей внизу.