Одри Дивон - По ту сторону лета

Было уже довольно поздно, когда успевшая проголодаться Эрмина вышла из своей комнаты и услышала наши голоса и задорный смех Арно, которому я как раз рассказывала, как чуть не сбежала из Таиланда, потому что меня напугала летучая мышь. Дочь с независимым видом прошествовала на кухню, чтобы забрать приготовленный для нее Бетти поднос. Исключительно овощи и фрукты. Три месяца назад Эрмина обратилась в вегетарианство, во всеуслышание объявив, что ее тело отказывается мириться с каннибализмом в любой форме. Эрмина всегда внимательно прислушивалась к своему телу, поддерживая с ним нежно-доверительные отношения. Порой они сообща принимали какое-либо важное решение, навязывая мне его последствия. Так, на протяжении довольно долгого времени Эрмина и ее тело страдали от аллергии на обычный шампунь, отдавая предпочтение его доисторическому предку, которым увлекались молодые девушки моего поколения, — сухому шампуню. Она обильно посыпала голову белым порошком, оставляя по всему дому сугробы искусственного снега, и боже упаси сделать ей замечание! Чуть позже спустя Эрмина и ее тело пришли к мнению, что в доме слишком сухой воздух, в результате чего во всех комнатах появились увлажнители, превратившие квартиру во влажный тропический лес. Справедливости ради уточню, что я всегда позволяла ей чудить сколько вздумается, вместо того чтобы кидаться в бой с целью убедить, что даже ее драгоценное тело может ошибаться.

Она вошла в гостиную, и мы умолкли. Она поднесла руку ко рту и принялась задумчиво грызть ноготь. Эрмина всегда так делает, если ей кажется, что происходит что-то не то. От беспокойства она поедает самое себя — совсем чуть-чуть, — и это единственная форма каннибализма, которую она все еще приемлет. Вдруг она всем корпусом повернулась ко мне.

— Кто это? — спросила она, не удосужившись даже указать на Арно.

— Мой друг.

— Ты с ним спишь?

— Нет.

— Значит, собираешься спать?

— А ты что, имеешь обыкновение спать со всеми своими друзьями? — вопросом на вопрос ответила я.

Эрмина закатила глаза и глубоко вздохнула. Покрепче ухватила поднос и удалилась в свою берлогу.

Я с улыбкой посмотрела на Арно, надеясь на сообщничество, но он отвел глаза в сторону. Чары, навеянные мечтами о путешествиях, развеялись. Моя дочь вынудила нас совершить аварийную посадку. Меня снова охватил страх перед наступающей минутой. Что будет, когда неловкость ситуации достигнет пика, нос к носу столкнув нас в узком пространстве одной постели?

Пора спать, сказала я ему. Он немедленно выпрямился на стуле и окатил меня ледяным взглядом. Меньше всего я хотела его пугать. Я ведь ничего от него не ждала. Но слов, которые объяснили бы ему это, не находилось, и я замолчала. Проскользнула в свою спальню и поскорее натянула до ужаса старомодную ночную сорочку, всю в ленточках и кружевцах. Обычно я спала голой. Я выключила свет и замерла в ожидании. Он угрем юркнул под одеяло и сейчас же затерялся на другом краю моего маленького континента.

Я лежала, не смея шевельнуться, как, впрочем, и он. Наверное, размышлял, что должен делать, чтобы отработать свое жалованье. Я всем сердцем надеялась, что ничего не произойдет, и, дабы склонить его к бездействию, довела свою неподвижность до того, что перестала дышать. Как два враждующих зверя, мы затаились в темноте, следя друг за другом. Каждый ждал нападения и готовился перед лицом смертной угрозы сдаться на милость победителя. Издалека донеслось воркование горлицы, и я подумала, что ночь без сна и без движения обещает быть долгой. Мысленно я воссоздавала облик его молодого тела, стараясь проникнуться сознанием того, что рядом со мной лежит юность. Я угадывала ее формы и чуяла ее страх, словно подсмотрела сны Арно, исполненные сожалений, которые не замедлят перекочевать в явь. Его дыхание замедлилось. Алкоголь взял верх над бдительностью, притупив волю к сопротивлению и оставив его беспомощным перед надвигающейся катастрофой. Ни на миг во мне не вспыхнуло желание. Несмотря на смятение, я не могла забыться, внушить себе, что ничего особенного не происходит, разделить с ним его сон и эту самую невинную из ночей. Конечно, ты не можешь. Потому что у тебя в голове бродят совсем другие картины. Признайся, ведь бродят? Ведь тебе видится всякое? Рано или поздно, но тебе придется в этом сознаться. Ты не та, кем себя считаешь. И защищаешь ты в первую очередь себя. Но только крепостные стены, которые ты вокруг себя возводишь, никогда не станут достаточно прочными.

По правде говоря, я прекрасно знала, во что превращается тело женщины моего возраста, когда она перестает следить за собой. Знала, что мои волосы без ухода мгновенно собьются в воронье гнездо. Что черты лица утонут в складках кожи и разъедутся в разные стороны, как на портрете кубиста. Знала, что все мое существо пропитает запах старости, запах приближающейся смерти, которая потихоньку пожирает тело изнутри и при первой возможности вычеркивает нас из человеческих списков. Мне представилось, как среди ночи Арно открывает глаза и в ужасе отшатывается перед чудовищным видением того, что жизнь вытворяет с женщинами. Да, есть на свете вещи, о которых молодость имеет право не знать.

Я лежала на правом боку, подогнув под себя руку, которая уже затекла. По онемевшей конечности поползли мурашки, но я боялась пошевелиться и нарушить установившийся между нами хрупкий мир.

Медленно и осторожно, как иллюзионист, показывающий сложный фокус, я выбралась из своего теплого гроба. Отказавшись от своих неотъемлемых прав, отправилась спать на диван.

Первым делом он начал метить территорию. Арно курил легкие сигареты, но курил довольно много, и всего через несколько дней все шторы и занавески в квартире пропитались табачным духом. Я не возражала, полагая, что подобным образом он пытается завоевать враждебную страну и хоть чуть-чуть приспособить ее к себе. Мне даже понравилось, возвращаясь в квартиру, вдыхать противный запах, потому что он свидетельствовал о том, что здесь живет Арно, что с минуты на минуту он, весело насвистывая, явится домой. Отныне этот запах стал для меня символом лихорадочного возбуждения, связанного с ожиданием.

Эрмина ничего не сказала. Она вообще перестала со мной общаться. Я почти не обратила на это внимания — она и без того не баловала меня разговорами. Однако от меня не укрылось, что она исподтишка наблюдает за варварским вторжением чужака. Я слишком хорошо изучила свою дочь, чтобы отбросить всякие сомнения: перемирие не затянется; она лишь выбирает наилучший угол атаки и прикидывает, какую из сложившейся нештатной ситуации можно извлечь выгоду. Удивляло меня другое. Того, чего я больше всего опасалась, так и не произошло. А боялась я одного: что присутствие в доме молодого мужчины превратит нас с дочерью в соперниц, а уж этого я бы точно не вынесла. Пусть Эрмина меня не любит, ладно, но вступать в войну против родного ребенка казалось мне противоестественным. Подобное извращение не только не возвышало меня в собственных глазах, но и вызывало отчетливое омерзение. С течением дней во мне все больше крепло убеждение, что Арно разделяет мою позицию и что вдвоем нам с ним удастся постепенно разрядить обстановку и направить наше существование в спокойное русло.