Одри Дивон - По ту сторону лета

Впереди зажглись фонари. Догорал наш последний день. Стрелка указателя горючего спустилась к красной черте, и Арно свернул к первой же бензозаправке. Нет, он не хочет попадать в аварию. Не надейся попусту. Он залил полный бак и велел мне ждать, а сам пошел платить. Расстегнул боковой кармашек рюкзака, достал бумажник и под непрекращающимся дождем побежал к кассе. Из кармашка выглядывал какой-то листок. Нет, не листок, больше похоже на фотографию. Быстро оглянувшись, я убедилась, что он еще ждет своей очереди. Осторожно вытянула снимок, перевернула изображением к себе. И оказалась лицом к лицу с собой. Это было фото, сделанное моим отцом на пляже. «Нини. Жуан-ле-Пен. 1971». Эжени Марс в двадцать лет. Эжени Марс в молодости. Арно украл карточку из коробки. Это единственное, что останется ему от меня — образ девушки, с которой он мог бы прожить жизнь, если бы по воле судьбы она не родилась на тридцать лет раньше, чем следовало. Я не очень понимала, что делать — расстраиваться или чувствовать себя польщенной, но поскольку сейчас я сидела одна, то просто заплакала. Когда он вернулся, я все еще продолжала плакать. Он молча сел, подавленный, не спеша включать зажигание. На стоянке было пустынно. В ночной тьме слабо светился тонкий серпик луны. Где-то неподалеку ухала сова. Он набросился на меня без предупреждения, распахнул блузку, обрывая перламутровые пуговицы, и принялся целовать мне грудь. От его горячего дыхания по коже у меня побежали мурашки. Его руки скользнули между моих бедер. Я хотела крикнуть: нет, но он уже расстегивал свои джинсы, и я поняла, что протестовать поздно. Он был нежен и груб одновременно. Не знаю, видел нас кто-нибудь или нет, — я нарочно закрыла глаза и отдалась во власть сладких ощущений. Наверное, уже завтра его прощальный дар обернется для меня новой болью, но это будет завтра, а пока я молила его об одном: стиснуть меня крепче, делать со мной все что угодно, чтобы на коже остались царапины от ногтей, а на шее — следы от укусов, дать мне почувствовать себя истекающей кровью и грязной. Он взгромоздил меня на себя, и мы, заключенные в слишком узком пространстве, перетекли друг в друга, обратившись в единое существо с чудовищным телом, одновременно старым и юным, мягким и жестким, состоящим из шишек и ям. В миг наивысшего наслаждения я поняла, что готова умереть, и закричала. Как все упростилось бы, если бы смерть забрала меня прямо сейчас, без предупреждения. Арно отпихнул меня на пассажирское сиденье, подтянул штаны и молча рванул машину с места. В наступившей тишине слышался только шум мотора. Я вообще ни о чем не думала — я и дышала-то с трудом. Уткнулась лбом в холодное стекло и сама не заметила, как заснула. Когда я открыла глаза, машина стояла с включенными фарами. Арно сидел на капоте и смотрел вперед, на ни чем не примечательный охрового цвета дом, и курил. Последняя сигарета приговоренного. Значит, приехали. Вот именно, Эжени, приехали. Ты сама сделала выбор, сама написала конец истории. И последнюю точку ставить тоже тебе.

Ставни, прикрывающие два окна, были сломаны. Со стен клочьями облезала краска. Убожество фасада кое-как прикрывал худосочный плющ. Во всем доме светилось всего одно окно, на втором этаже — наверное, в спальне цыганки. Фигура Арно вдруг показалась мне такой хрупкой… Хватит ли ему мужества взвалить на свои плечи заботу о семье? Он ведь понятия не имеет, что его ждет. Он состарится в этом доме, быстро состарится, потому что молодость кончается там же, где кончается свобода. Его танцующая походка, его чарующая беззаботность, не ведающая бремени обязанностей, — все это сгинет навеки. Бедный любимый мальчик, а ведь он мог его совершить, это путешествие, мог изъездить мир вдоль и поперек, и ему не о чем было бы сожалеть. Но судьба любит ставить подножку, даже самым ловким. Впрочем, как знать, может, он найдет свое счастье в этом сером существовании. Станет нормальным отцом, купит просторную машину, заведет еще детей и будет провожать их в школу. Тесть с тещей будут радоваться, глядя на него, и говорить друг другу: «Повезло дочке с этим парнем, ох и повезло!» Ну да, он ведь еще и богатенький. Наймет маляра, чтобы перекрасил фасад, и тесть украдкой смахнет непрошеную слезу, хотя вообще-то плакать не в правилах этого сурового мужчины. Может быть, ему удастся, довольствуясь простыми вещами, найти счастье, которое сама я упустила.

Он поднялся и достал из открытого багажника две сумки. Взял по одной в каждую руку и прихватил новую гитару, на которой так ни разу и не сыграл. Сделал пару шагов к своей новой жизни, затем остановился и обернулся ко мне. Улыбнулся и посмотрел на меня долгим взглядом, в котором смешались печаль и надежда. Или мне только так показалось? Да, мы расставались, но он твердо верил, что будущее не таит в себе ничего ужасного. «Не беспокойся, — читала я в его черных глазах, — ты все правильно решила». Я в последний раз смотрела ему в лицо. Все было сказано, и добавить больше нечего. Наверное, мне следовало сохранить достоинство и дождаться, пока он исчезнет за порогом дома. Но я открыла дверцу и побежала к нему. Он обнял меня, бросив на землю свои сумки, и сжал что было силы. Господи, будь к нему ласков, он этого заслуживает, мой мальчик. Прощай, Арно. Прощай. Какое страшное слово, если говоришь его всерьез.

Философское сочинение французского мыслителя румынского происхождения Сиорана (Чорана), покончившего с собой.

«Когда-то я хотела быть самой великой» (англ.) — строка из песни Кэт Пауэр (сценический псевдоним американской певицы Шарлин Мари Маршалл), исполнительницы в стиле инди-рока.

Я люблю (англ.).

«Семь семей» — известная с середины XIX в. карточная игра, участники которой должны путем обмена собрать у себя карты, изображающие членов одной из семи семей: дедушку, бабушку, мать, отца, сына и дочь.