Розамунда Пилчер - Голоса лета

— Не прошло и полгода, — промолвила она.

Жесткость этих слов нивелировала дрожь в ее голосе. Он захлопнул машину и раскрыл объятия.

— Папа! — воскликнула его дочь, бросаясь к нему. Она расплакалась у него на груди.

Позже он пошел наверх искать жену. Она была в их спальне. Сидела за туалетным столиком, расчесывая волосы. В комнате было прибрано, свежо, постель заправлена. Корзину Люси уже унесли. Их взгляды встретились в зеркале.

— Дорогой.

Она выронила щетку, повернулась и упала ему в объятия. Он поднял ее на ноги, и они долго стояли в тесной близости. Держа в объятиях хрупкую фигурку жены, он чувствовал биение ее сердца. Он поцеловал ее душистые волосы, погладил.

— Лора, родная моя.

— Я специально не пошла вниз, — глухо произнесла она ему в плечо. — Хотела, чтоб сначала ты увиделся с Габриэлой. Чтобы она первая встретилась с тобой.

— Она меня ждала, — сказал он. — Сожалею, что так случилось с Люси.

Он почувствовал, как она мотнула головой, молча, не желая говорить о трагедии из опасения, что не выдержит и заплачет.

Он не сказал: «Я куплю тебе другую», ибо это было бы все равно что сказать убитой горем матери: «Я куплю тебе другого ребенка». Для Лоры другой такой никогда не будет. Быть может, со временем у нее появится новый щенок, но это не будет вторая Люси.

Через несколько минут он бережно отстранил ее от себя, посмотрел ей в лицо. Она загорела, больной уже не казалась, но вид у нее был печальный. Он заключил в ладони ее лицо, большими пальцами водя по темным кругам под ее глазами, будто пытался стереть эти отметины.

— Ты говорил с Габриэлой? — спросила она.

— Да.

— Она тебе сказала?

— Да.

— Про ребенка? — Он кивнул. — Она ведь приехала к тебе, Алек. Вернулась домой, чтобы быть с тобой.

— Знаю.

— Пусть живет с нами, ладно?

— Конечно.

— Ей пришлось нелегко.

— Все плохое она пережила.

— Она — чудный человек.

Он улыбнулся.

— О тебе она сказала то же самое.

— Ты никогда не говорил о ней, Алек. Почему ты никогда не говорил со мной о Габриэле?

— Тебя это сильно беспокоило?

— Да. Из-за этого я чувствовала себя посторонней. Мне казалось, ты думал, будто я недостаточно тебя люблю. Будто я не очень сильно тебя люблю, и поэтому ты не хочешь, чтобы Габриэла была частью нашей совместной жизни.

Он задумался над ее словами. Сказал:

— Это трудно объяснить. Давай присядем… — Взяв Лору за руку, он подвел ее к старому дивану у окна. Сел в уголке, усадил Лору рядом, не выпуская ее руки. — Постарайся меня понять. Я не говорил о Габриэле отчасти потому, что считал, что это несправедливо по отношению к тебе. С Эрикой мы давно расстались, и Габриэла уехала, оставила меня. Честно говоря, к тому времени как мы поженились, я уже потерял всякую надежду увидеться с ней снова. И я просто не мог говорить о ней. Не мог, и все. Расставание с ней, ее отъезд… Это было самое страшное событие в моей жизни. С тех пор я гнал это воспоминание, похоронил его глубоко в душе, будто убрал в коробку и плотно закрыл крышку. Только так я мог жить дальше.

— Но теперь-то крышку можно открыть.

— Габриэла сама ее открыла. Сбежала. Освободилась. Вернулась домой.

— О Алек.

Он поцеловал ее. Сказал:

— Знаешь, мне так тебя не хватало. Тебя не было со мной, и для меня Гленшандра утратила свое очарование. Я с нетерпением ждал окончания отпуска, чтобы вернуться домой, к тебе. А в Нью-Йорке мне все казалось, что я вижу тебя всюду — в ресторанах, на тротуарах. Я смотрел, девушки оборачивались, и я видел, что они ничуть не похожи на тебя, что у меня просто разыгралось воображение.

— Ничего, что ты уехал из Нью-Йорка, не закончив свои дела? Когда… Люси умерла, я сказала Джеральду, что ты мне нужен, но у меня и в мыслях не было, что он вызовет тебя сюда.

— В Нью-Йорке остался Том. Он вполне справится и без меня.

— Ты получил мое письмо?

Он покачал головой.

— А ты, значит, мне написала?

— Да, только оно все равно не успело бы дойти. В нем я выразила свое сожаление, что не поехала с тобой.

— Я не обиделся.

— Не люблю общаться по телефону.

— Я тоже. Пользуюсь ими все время, но если нужно поговорить по душам, телефон не подойдет.

— Алек, дело не в том, что я не хотела лететь за океан или чувствовала себя не совсем окрепшей. Просто… Я не могла… — Она помедлила, а потом выпалила: — Как представила, что мне целую неделю придется торчать в Нью-Йорке в обществе Дафны Боулдерстоун… Это было выше моих сил.

На секунду Алек опешил, а потом расхохотался.

— Я думал, ты собиралась признаться в чем-то ужасном.

— А это разве не ужасно?

— Что ты терпеть не можешь Дафну Боулдерстоун? Дорогая, так она всех напрягает. Даже собственного мужа. Она кого хочешь с ума сведет…

— Алек, дело даже не в этом. Понимаешь… Она всегда… В общем, при ней я всегда чувствую себя идиоткой. Дурой набитой. В тот день, когда она пришла ко мне, она все трындела и трындела про Эрику, про ее шторы и прочее, про то, как она была лучшей подругой Эрики. И что после продажи «Глубокого ручья» все изменилось, и что она была твоей подругой еще до знакомства с Томом, и что первая любовь не забывается, и…

Алек ладонью прикрыл ей рот. Она подняла глаза, увидела его глаза, смотревшие на нее одновременно с сочувствием и насмешливым изумлением.

— В жизни не слышал более путаной речи. — Он убрал свою руку. — Но я тебя прекрасно понимаю. — Он поцеловал ее в губы. — Прости. Это была глупость с моей стороны. Как вообще я мог вообразить, что ты захочешь провести неделю в обществе Дафны?! Просто мне очень хотелось, чтобы ты была со мной.

— Они как будто члены одного клуба, Боулдерстоуны и Энсти. И мне в этом клубе нет места…

— Да, знаю. Я был очень невнимателен. Порой я забываю, что мы гораздо старше тебя. Мы дружим с ними так давно, что порой в их компании я забываю о главном.

— О чем, например?

— Ну, не знаю. Например, о том, что у меня красавица жена. И красавица дочь.

— И чудный внук или внучка.

Он улыбнулся.

— И об этом тоже.

— Тесновато нам будет на Эбигейл-кресент.

— Пожалуй, я достаточно пожил на Эбигейл-кресент. По возвращении в Лондон мы поищем дом побольше. С садом. И там, я уверен, мы все вместе заживем счастливо.

— Когда мы уезжаем?

— Завтра утром.

— Я хочу домой, — сказала Лора. — Ева с Джеральдом невероятно добры, но я хочу домой.

— Да, кстати… — Он глянул на часы. — Я виделся с ними перед тем, как подняться к тебе. Обед в половине второго. Ты хочешь есть?

— Я так счастлива, что у меня всякий аппетит пропал.

— Так не бывает, — возразил Алек. Он встал, поднял ее на ноги. — Посмотри на меня. Мне не терпится отведать холодный ростбиф с молодым картофелем, что приготовила Ева.