Эйдриенна Стафф - Во власти чар

— Я приду вечером. Будь готова.

— Можно я включу радио? — спросила Джейми после пятнадцатиминутной тишины в машине, которая действовала на нервы.

— Конечно. В бардачке компакт-диски. Можешь поставить, что хочешь.

Эдвард снова погрузился в каменное молчание.

«Это ошибка», — подумала Джейми, разглядывая пластмассовые коробочки. Она не могла сосредоточиться на названиях, все ее внимание было обращено на мужчину, сидящего рядом. Он был зол. Он сожалел о том, что согласился взять ее с собой. Это было видно по его поднятому подбородку, по тому, как потемнело его красивое лицо.

Откровенно говоря, ей тоже не особенно хотелось ехать туда. Это казалось естественным там, в ее студии, но сейчас выглядело глупым. Что она собиралась доказать? Чего собиралась достичь этим?

Эдвард услышал, как заиграла музыка, но эти звуки были приглушены шумом, который звучал в его голове. Кровь стучала у него в висках. В мозгу молоточками стучали голоса: «Идет заседание… Мне нужно пять минут… Эту проблему можешь решить только ты… Какими словами ты хочешь это выразить?.. Ты должен быть там!.. Эдвард… Эдвард… Эдвард…»

Потом его собственный голос, строгий, осуждающий: «Что, черт побери, ты делаешь, пригласив ее туда? Ты поплатишься за это, Рокфорд… поплатишься».

Проклятье!

Они обменялись настороженными взглядами, за которыми последовали напряженные вымученные улыбки, когда их машина вылетела на автостраду, оставив город позади.

Опустились сумерки. Они ехали с включенными фарами. В сознание врывались картинки окружающей сельской жизни и тут же исчезали. Джейми опустила свое стекло до половины, чтобы вдохнуть вечерний воздух, в надежде, что это охладит ее пылающую кожу. Она понимала, что следует что-то сказать. Это мучило ее, не давало покоя, но гордость не позволяла ей сделать это. Она молчала. Это его машина, пусть он и говорит!

А Эдвард боялся открыть рот, боялся того, что мог сказать. Никогда еще он не терял над собой контроль в такой степени. Внутри него, как крыса в клетке, металось раздражение, разрывая когтями все внутри. Это была его собственная вина, черт возьми. Только его вина, никого другого. И уж, конечно, не этой женщины.

Он бросил взгляд в темноту, и у него перехватило дыхание. Ничего удивительного в том, что он растерялся! Только посмотрите на нее! Ветер треплет ее волосы, откидывая их назад, открывая маленькое овальное лицо. Ее прекрасный профиль чеканно вырисовывается на темном фоне проплывающего мимо пейзажа.

Пейзаж! Вот ключ ко всей проблеме. Проклятье! Если бы не эта картина, они бы не были сегодня здесь. Не направлялись бы в это убежище в горах. Ничего этого бы не случилось!

Если бы не эта картина…

Эдвард чувствовал себя так, будто кто-то раздирал когтями его позвоночник. На его руках появилась гусиная кожа, дыхание стало учащенным.

Он больше не мог выдержать этого молчания и сказал первое, что пришло ему в голову.

— Ты знаешь, то, как ты сидишь и смотришь в окно, напомнило мне о моем отце. Ему нравилось водить машину, — Эдвард хмыкнул. — Вернее, ему нравилось, когда его возили. Он научил меня водить машину, когда мне было двенадцать лет, а летать, когда мне исполнилось шестнадцать.

Джейми поняла, что ей протягивают оливковую ветвь мира. С облегчением вздохнув, она заправила прядь волос за ухо.

— Правда? А это разрешается законом? — спросила она.

— Мы жили в северной Миннесоте, он и я. Там некого было особенно спрашивать, законно это или нет. Мой отец вообще был индивидуалистом.

— А чем он занимался?

— Пилотировал самолеты пожарной авиации, принадлежавшие одной независимой компании. Национальная Служба охраны лесов обращалась к нам, когда не могла справиться с пожаром.

— Это, наверное, страшно опасно.

— Он был так уверен в себе, что я никогда не думал об опасности. Он никогда не говорил о ней.

— Он сейчас жив?

— Нет. Когда он не занимался тушением пожаров, он опылял посевы. Девять лет назад он умер от эмфиземы легких.

— О, мне очень жаль.

— Да, мне тоже. Нам было хорошо вместе. Мы выезжали рано утром. Я вел машину, а он просто смотрел в окно, впитывая все, как губка: леса, озера, маленькие городки. Он знал, как каждый из них называется, мог сказать, были ли здоровы деревья, есть ли рыба в этих озерах. Я подшучивал над ним, спрашивал, что люди готовят на обед. — Снова засмеявшись, он взглянул на Джейми. — А ты? Вы были близки с твоим отцом, когда ты была ребенком?

Джейми почувствовала, как по коже пробегает холодок. Она откинулась на своем сиденье.

— Не особенно.

Эдвард посмотрел на нее, но вместо того, чтобы быстро сменить тему разговора или заполнить неловкую паузу, терпеливо ждал. Когда она ничего не ответила, он спросил:

— Почему?

Джейми пожала плечами.

— Мне кажется, я обманула его надежды.

Она почувствовала, как на нее накатываются старые чувства, как начинает пощипывать веки, как разливается холодное пламя гнева. Ей хотелось сказать: «Это не твое дело. Оставь меня в покое!» Но, как ни странно, на этот раз, когда она начала говорить, все обернулось по-другому.

Ее охватила печать.

Голос ее, чуть севший, звучал глухо.

— Мы тоже ездили вместе далеко. Жили на Манхеттене, а по выходным ездили отдыхать в Коннектикут. Обычно мы уезжали вечером в пятницу, когда он возвращался с работы. Он сажал меня спереди, рядом с собой. Мама любила сидеть сзади. Она брала свою атласную подушку и спала, чтобы быть в форме к вечеринкам, которые там устраивались поздним вечером. Так что я сидела рядом с ним, и он расспрашивал меня о том, как прошла моя неделя в школе. С кем я дружу, в какие комитеты меня выбрали, чему хочу учиться. И все это время за окном автомобиля мелькали холмы, становясь все темнее и загадочнее; деревья, почти черные, высокие и толстые. Я знала, что там водились медведи, волки, быстроногие пятнистые олени. Мне хотелось туда, к ним. Я мечтала выпрыгнуть из машины и убежать в лес… Но как только он замечал мой взгляд, он говорил: «Будь внимательной!» — или: «Что ты делаешь? Опять дуешься?» Он терпеть этого не мог, ненавидя любое проявление чувств, свидетельствующее о слабости.

— Какой негодяй! Я бы оторвал ему голову и засунул в глотку!

Джейми открыла рот от изумления, а потом начала хохотать. Она закрыла лицо руками. Плечи ее тряслись. Когда она отняла руки от лица, ей пришлось вытереть его тыльной стороной ладони.

Эдвард сжал рукой ее колено.

— Ты смеешься, Джейми, или плачешь?

— Сама не знаю, — прошептала она. — Правда, не знаю. Все прошедшие после этого годы у меня не хватало духу даже думать так, не то что произнести такое вслух.

— Но это правда.

— Возможно. Но такие вещи не принято говорить мистеру или о мистере Джеймсе Си Пейтоне младшем.