Алексей Чурбанов - Грешники

— Сова, полегче.

— Да ладно, — махнула рукой Софья, — это я, я виновата. А работа? Карьера?

— Карьера меня не интересует, а с работой не знаю пока. Риск есть, ну да где наша не пропадала!

— Валя, это ведь слабость, — наклонившись к Валентину, быстро заговорила Совушка. — Ты убегаешь. От себя ли, от ситуации ли. Ты не справился с собой и ищешь защиты у бабы. Ты от жизни бежишь к ней. Это чисто по-русски. Себя убеждаешь, что «в народ» идёшь, а сам — из-за бабы.

— Сова, давай не будем «бабы», там, и прочее. Знаешь, что не люблю.

— Ну да, слова «жопа» ты никогда не терпел в моих устах!

— В твоих — нет. Да и вообще.

— Вот-вот. Эх, а я так много от тебя ждала! Ты даже не понял, как ты меня сейчас убил. Твоя карьера — это была моя вера в лучшее в человеке. Понимаешь? Я тобой гордилась, понимаешь? Я от тебя силы черпала. А ты что?

— Как что? Всё происходит как и должно происходить. Ты уезжаешь, у тебя теперь будет новый источник сил. Я тоже уезжаю, и у меня будет новый источник.

— Да знаю я твой источник! Вот где чертовщина, истинная чертовщина!

— Сова, хватит уже!

— Значит, у нас сегодня общая «отвальная», — с бледным лицом и полуулыбкой на устах произнесла Софья.

— Давай выпьем за это. Официант!

Смуглый парень с записной книжечкой материализовался у столика. Валя поднял руку, привлекая его внимание, и, опережая побледневшую от волнения Софью, сказал: «Два по сто пятьдесят шампанского, два эспрессо и счёт».

Ледяное шипучее вино вкупе с крепким кофе неожиданно отрезвило Валентина с Софьей. Они ещё с час побродили по центру города, почти не разговаривая, и распрощались у метро. Прощаясь, Совушка поцеловала Шажкова и произнесла в воздух с той же блуждающей полуулыбкой на лице: «Так развеиваются иллюзии и заканчиваются мечты».

То, о чём Шажков рассказал Софье, ещё не было решено, но разговор с Совушкой подталкивал к принятию какого-то решения. Валентин сел вечером на кухне, достал лист бумаги, карандаш и стал прикидывать.

Итак.

Экономика — деньги есть: на год-полтора хватит. Хватит и на машину, если потребуется (а как же без машины, особенно если ребёнок родится, вот только родится ли?)

Работа в Боровичах — туманно. Но надо уточнить у Лены. Поговорить с Климовым насчет участия в НИР — за деньги, естественно. С заказными диссертациями покончить: исписался, всё — баста!

Жильё в Боровичах — туманно. Скорее всего, придётся снимать.

Родные, друзья, коллеги — расставание (а где и разрыв) может быть болезненным. Кто захочет — поймёт. Никого не обидеть. Максимально щадяще обойтись с родителями.

И, наконец, главное: захочет ли этого Лена? Для прояснения этого главного вопроса Шажков решительно достал мобильник.

Лена будто ждала его звонка и этого разговора. Она тоже времени не теряла: поговорила с отцом, и выяснилось, что для Валентина может найтись невысокое поначалу место в городской администрации с перспективой карьерного роста (слово «карьера» в этом контексте не резануло слух Шажкова, как можно было ожидать). Это вселило надежду и разбудило в Валентине острый интерес к будущему. Поговорив с Леной, Валя понял, что решение принято. Он готов.

Профессор Климов сидел за столом и молча смотрел на Шажкова.

— Сложный ты человек, Валя, — наконец сказал он.

Валентин молчал, так как сказать ему было нечего.

— Сложность — это не комплимент, — предостерегающе подняв палец, продолжал Климов (Валентин не спорил), — сложность в данном случае — синоним ненадёжности.

— Я до сих пор никого никогда не подводил, — не мог не возразить Валя.

— До сих пор — нет, — согласился Климов, — зато сейчас готов подвести на полную катушку. В зачёт всего хорошего, что было, так?

— Я организую себе подмену.

— Да не в подмене дело. А кто, кстати, тебя сможет, а главное, захочет подменить?

— Настя Колоненко. Я с ней говорил.

— Настя! Ей до тебя ещё вырасти надо.

— Вот и вырастет. Она способная и мотивированная. А курс лекций у меня готов. Контрольные и практические работы изданы. И помогать я ей буду.

— Вот этого не надо. Умерла так умерла, как в том анекдоте. Без тебя справимся.

— Хорошо.

— А я под тебя НИР взял денежный, как раз по твоей теме. Клиенты, опять-таки, ломятся на защиту — чиновники как с цепи сорвались, без кандидатских степеней грабить народ уже не могут.

— Арсений Ильич! Я не буду больше писать диссертации. Всё — иссяк. А по договорам работать буду, если позволите. Здесь не подведу.

— Ну да, что хочу делать — то буду, чего не хочу — того не буду. А чёрную работу кто делать будет? Да и как тебе вообще верить после этого?

— Проверьте.

— Значит так, — наконец сказал Климов, — иди-ка ты, Валентин Иванович, погуляй и подумай. Потом придёшь и скажешь, что решил. Мои условия таковы: уходишь — пиши заявление по собственному желанию. Никаких четверть-ставок, приходящих доцентов, работы по договорам и прочего не будет. Буду искать тебе полноценную замену и найду, можешь не сомневаться. Всё понятно?

— Так точно, — отчеканил в ответ Валентин.

— Давай, — поморщившись, махнул рукой Климов, — рекомендую передумать. Тогда этого разговора не было, а предложения интересные у меня для тебя будут. Всё, иди, иди.

Профессор Климов выпроводил Шажкова из кабинета и собственными руками закрыл за ним дверь. Валентин в расстройстве вошёл в преподавательскую и сел за свой стол. Перед ним не было привычного ноутбука, и чтобы занять руки, он взял с соседнего стола чей-то курсовик и стал просматривать, автоматически подмечая ошибки. Мимо пару раз проходила Настя Колоненко, заходил профессор Хачатуров, Шажков же сидел в глубоком раздумье и ни на что не реагировал. Через некоторое время вошёл Рома Охлобыстин и присел на край стола напротив Шажкова.

— Ты чего там отчебучил? — после почти минутного молчания спросил он. — Шеф в слезах, рычит как раненный буйвол.

— В слезах? — удивлённо посмотрел на него Валентин.

— Настя сказала, сам не видел, — уклончиво ответил Рома, — но рёв слышал. Что случилось-то?

«Так и рождаются сплетни, — с интересом подумалось Шажкову, — заведующий кафедрой политологии, заслуженный деятель науки Российской Федерации роняет слёзу на ботинок, узнав о том, что увольняется скромный доцент. Расскажешь сейчас Охлобыстину, что произошло, так к вечеру весь факультет будет знать. Хотя ладно… Всё равно».

— Валя, ты здоров? — услышал он голос Охлобыстина, в котором звучала нотка тревоги, очень экзотичная для Ромы.

— Я увольняюсь, — ответил Валентин и, предупреждая следующий вопрос, добавил: — Перехожу на практическую работу в стольном городе Боровичи.

Роман помолчал немного, потом сказал:

— Ты знаешь, Валя, а я почему-то ждал от тебя чего-то такого.